Небо моей молодости
Шрифт:
Не знаю, по чьей инициативе, но тут же мы дружно сдвинули столы и разместились за ними одной семьей. Нас усадили в центре. Один из испанцев поднял бокал и сказал просто, коротко и взволнованно:
– Выпьем за здоровье наших гостей, за их будущие дела во славу республиканской Испании!
Рано утром Серов звонит по телефону и, не дослушав до конца ответа, кричит на всю гостиницу:
– Пошли!
Когда самолеты успели прийти - мы не можем понять. Видимо, они не пролетали над городом, а зашли со стороны, иначе мы услышали бы шум моторов. Но размышлять над этим некогда
Быстро собираемся, спешим, но Серов все-таки подстегивает - категорически запрещает Волощенко завязывать галстук ("Ты что думаешь, до обеда будем ждать тебя?"), сам тащит Панаса к умывальнику ("Поменьше плескайся, не в баню пришел!") и первый сбегает по лестнице со своим чемоданом.
Площадь перед гостиницей еще пустынна, на окнах закрыты жалюзи. Серов устремляется в какой-то переулок, и вскоре оттуда выкатывается автобус.
Город кажется нам непомерно большим. Едем, едем - и нет ему конца.
– Вот они!
– кричит наконец Серов, высовываясь из окошка, и с досадой смотрит на шофера, хотя тот гонит машину на третьей скорости.
Желтая, выжженная солнцем площадка. В два ряда стоят истребители. Еще издали замечаем - машины разные: бипланы и монопланы.
– "Мошки", - улыбаясь, говорит шофер, кивая в сторону монопланов.
Один Серов отворачивается от "мошек" и внимательно рассматривает бипланы. Испанцы называют их "чатос", что в переводе означает "курносые". И эти самолеты тоже советские истребители, И-15. У этих истребителей тупая, несколько вздернутая передняя часть фюзеляжа.
Автобус резко тормозит и останавливается перед группой летчиков и механиков. Снова приветствия, объятия. И вдруг из толпы радостный возглас: "Товарищи!" Худощавый, среднего роста парень в кожаной куртке проталкивается к нам и на чистом русском языке говорит:
– Михаил Якушин.
Еще один русский на испанской земле! Чудесно! Якушин поеживается от объятий Серова и объясняет, что недавно прибыл в Испанию, правда, по другому маршруту. Он возбужден, говорит короткими, рублеными фразами. Видимо, человек сдержанный, привык выражать свои мысли коротко и ясно.
Все вместе - испанцы и русские - отправляемся к машинам. Испанские летчики показывают нам "мошек" с каким-то смешанным чувством - и с гордостью, и со смущением. Мимо некоторых машин они стараются провести нас как можно быстрее. Мы не сразу понимаем, почему. Неужели потому, что машины не новые, а в заплатах?
Идем напролом, чтобы сразу рассеять это чувство неловкости у наших испанских друзей. Я подхожу к самолету и, показывая на рыжую заплату, спрашиваю механика:
– Что это?
Механик мнется и нехотя отвечает:
– Ничего особенного, камарада. Случайные пробоины...
И вдруг обрадованно, словно нашел прекрасный выход из положения, добавляет:
– Пусть это вас не волнует! Мы сегодня же закрасим все заплаты, и они уже не будут портить вам настроение.
Так вот в чем дело! Испанцы тревожатся за нас, боятся, что покалеченные в боях машины произведут на нас угнетающее впечатление.
Испанец-механик смотрит так доверчиво, и вид у него такой виноватый, что смущаюсь уже я. Продолжая осмотр машины, стараюсь всячески подчеркнуть, что в восхищении от истребителя, уважаю его боевое прошлое. При каждой похвале механик расцветает. Он очень любит свой самолет.
В полдень нас принимают представители республиканского командования. Среди них Евгений Саввич Птухин- командующий истребительной группой в Испании.
Коротко Птухин сообщает, какими самолетами располагает республиканское командование, их летно-технические данные. Мы прикидываем, на каких самолетах лучше воевать: на монопланах - у них большая скорость, чем у "чатос". Правда, "чатос" маневреннее. Но мы, истребители, знаем цену скорости и, когда Птухин спрашивает нас, на каких машинах мы хотели бы летать, почти в один голос отвечаем:
– На монопланах.
Не отвечает один Серов. Он сидит насупившись, исподлобья, сердито смотрит на нас.
Недоволен и Птухин. Мягко, но внушительно он замечает:
– Я прошу летчиков учесть одно обстоятельство: нам очень хотелось бы... Он молчит, потом с подчеркнутой твердостью повторяет: - Нам нужно распределить свои силы между двумя эскадрильями с максимальной тактической пользой. Мы считаем, что монопланы и бипланы должны постоянно держать связь между собой, но не внутри одной эскадрильи. Здесь не так богато с техникой... Кроме того, управлять разношерстным по технике подразделением трудно. Между тем, если в одной эскадрилье будут русские, а в другой - остальные, то... Мои друзья, испанские летчики, не обидятся, если я скажу, что ваша эскадрилья будет сильнее. Правда, я понимаю, что вы люди дружные и вам нелегко расстаться...
Не в силах больше сдерживать себя, поднимается со своего места Серов:
– Дайте мне слово!
– И, повернувшись к нам, гневно говорит: - Ищете большую скорость, чтобы... чтобы легко было удирать!
– Анатолий!
– вскакивает Минаев.
– Ладно. Извини, - отворачивается Серов.
– Разозлили!
– И, взяв себя в руки, уже другим тоном продолжает: - Мы не гости. Мы солдаты. Надо это понимать, ребята. Почему вы недоверчиво относитесь к бипланам? Потому, что у них меньшая скорость? Чепуха! Зато биплан маневреннее. Я считаю, что храбрый и грамотный пилот будет с успехом драться на любой машине. Если говорить откровенно, на биплане, может быть, придется труднее. Но нам ли бежать от трудностей! По-моему, вы чего-то недодумали, когда поднимали руки за "мошек".
– Прав Анатолий, - говорит Якушин, - дело бесспорное.
Анатолий еще раз смотрит на нас, улыбается и обращается к Птухину:
– Мы солдаты республики, пусть командование само решит, кого направить в одну эскадрилью, кого - в другую. Моя личная просьба - дайте мне "чато".
– И мне биплан сподручнее, - бурчит Якушин, - попросил бы и за меня. Что и ты?
Серов смеется. Все вышло хорошо. Главное - честно. Минаев признается мне, что чувствует себя неловко:
– Знаешь, Анатолий прав. Сейчас у меня такое ощущение, словно обманул самого себя.