Небо над Дарджилингом
Шрифт:
Повисла тишина, в которой каждый думал о своем. Сэр Генри вспоминал письмо, которое его гость получил несколько дней назад и так неосторожно оставил на столике в своей комнате. Заглянув в него, как обязывал к тому отцовский долг, сэр Генри мысленно поздравил себя с гениальной идеей немедленно сдать в аренду имение и вложить все деньги в это прибыльное дело, к которому Невилл не выказывал ни малейшей заинтересованности и успешность которого подтвердила переданная сегодня с курьером бумага.
Сэр Генри поставил чашку на стол.
– Малышка Лоуренс искала со мной встречи.
– Что ей нужно, милостыня?
– Она
– Место? – Леди София рассмеялась. – Но кто же ее возьмет? Она же совсем ничего не умеет делать! Этот старый сумасшедший даже не потрудился отдать детей в школу. Она и в церковь не ходит! Работать за гроши на фабрике – да, на такое она, пожалуй, еще способна. Но не больше!
Полковник поставил локти на стол и обхватил ладонями одутловатые щеки. Разумеется, он знал, что сумма, которую просил у него тогда Артур Лоуренс, намного превышала стоимость его поместья. Но он сжалился над измученным жизнью человеком и пошел на заведомо убыточную сделку, не рассчитывая когда-либо вернуть свои деньги.
– Я с радостью помог бы ей, но вчера после обеда Ян изъявил желание выкупить закладные Лоуренса, и за очень хорошие деньги. Разумеется, я согласился, хотя не имею ни малейшего представления о том, что он собирается с ними делать.
– Тебя больше не должно это заботить, Генри, – отвечала София. – От Лоуренсов мы не получим ни фартинга. Что же касается нашего глубокоуважаемого Невилла, насколько я его знаю, вряд ли он стал бы помогать ей из сострадания. Лоуренсы – бельмо в глазу здешнего общества. Чем скорее они отсюда исчезнут, тем лучше.
Откинувшись на спинку стула, сэр Генри испытующе смотрел на свою жену. Он не мог не отдать должное ее элегантности: сливового оттенка ткань ночной сорочки мягко струилась вдоль тела, тяжелые золотые серьги мерцали аметистами.
– Имей хоть каплю сострадания к несчастной, в конце концов, именно это велит тебе христианский долг, – возмутился он.
София со звоном поставила чашку.
– Мне претит, как она увивается вокруг Аластера и использует доверчивого мальчика, чтобы проникнуть в нашу семью и заполучить титул. Надеюсь, у тебя хватит решимости указать ей на дверь! Уверена, эта змея и сейчас ищет лазейку в твои конюшни.
– Я никогда ни о чем тебя не просила, Аластер, но сейчас мне нужна твоя помощь.
Аластер смущенно отводил глаза от Хелены, в отчаянии вцепившейся в рукав его куртки.
– Я… я не могу, Хелена, как бы сильно мне того ни хотелось. Мать контролирует все мои расходы. И потом, даже если он и согласится продать мне счета, оплатить их я не в состоянии.
– Придумай что-нибудь: ты много проиграл в карты или тебе вдруг взбрело на ум потратить деньги на благотворительные цели. Выкупи у него бумаги, и пусть катится к черту.
– Я не могу, Хелена. Это было бы не совсем честно с моей стороны, ведь Ян наш гость.
– А разве честно так издеваться над нами? – Глаза Хелены сверкали. Сегодня утром курьер принес бумагу, в которой новый кредитор Лоуренсов Ян Невилл требовал немедленного погашения оставшейся части суммы или выселения должников из усадьбы «Край Света». – Аластер, если я не найду денег до завтра, всем нам прямая дорога в богадельню. Ты ведь не хочешь этого! – Хелена напрасно пыталась поймать его взгляд из-под
Они познакомились на берегу. Бледный, чувствительный мальчик, на два года старше нее самой, чья голова, увенчанная тяжелой шапкой черных волос, казалась слишком большой для тщедушного тела, от природы был одиночкой и в этом походил на Хелену. В остальном же они оставались полными противоположностями, а потому их отношения так и не переросли в настоящую дружбу. Они вместе совершали конные прогулки по берегу или сидели где-нибудь под скалой и любовались морем, пока он не уехал сначала в Итон, а потом в Оксфорд, и Хелена снова осталась одна. Окончив курс в университете, чтобы подготовиться к принятию на себя обязанностей владельца имения, Аластер в начале лета вернулся в Корнуолл.
И с этих пор что-то изменилось в их отношениях. Сначала были жаркие взгляды украдкой. Потом Аластер уже не таился и стал предпринимать первые неуклюжие попытки физической близости. Объятия тайком, нервные, влажные поцелуи, неумелые ласки – иногда Хелена отталкивала Аластера, но порой кое-что ему позволяла. Во-первых, потому что видела в этом признаки взросления, его и своего собственного, но главным образом потому, что боялась потерять своего единственного друга.
Некоторое время Хелена молча смотрела на юного Клайдона, а потом отпустила рукав его твидового пальто цвета серой гальки.
– Ты не хочешь помочь мне, потому что я недостаточно хороша для тебя, – выдавила она сквозь зубы.
Стыд бросился Хелене в лицо. Она чувствовала себя выброшенной на помойку использованной игрушкой. Отворачивая лицо, чтобы Аластер не видел ее слез, она направилась к Ахиллесу, терпеливо жевавшему солому возле конюшен.
– Хелена, пойми…
– Я все понимаю, – бросила она через плечо, вскакивая на лошадь. – И обещаю больше никогда не беспокоить тебя.
И помчалась, словно сам черт наступал ей на пятки. Аластер с ненавистью поднял глаза к верхним этажам господского дома. Он не видел удовлетворенного кивка Яна Невилла, наблюдавшего эту сцену из окна комнаты для музицирования.
4
В доме царила мертвая тишина. Жизнь здесь никогда не была легкой. Выбоины и трещины испещряли его стены, словно оставленные тягостной жизнью морщины. Однако никогда еще тиканье часов не было таким зловещим, похожим скорее на тяжелые удары охваченного страхом сердца.
Маргарет вглядывалась в густую пелену ноябрьского тумана. Там, за окном, Джейсон с веткой в руке исследовал окрестные скалы. Должно быть, на предмет жуков. На первый взгляд он ничем не отличался от любого деревенского мальчишки: грязные залатанные штаны, спутанные светлые волосы, лицо и руки покрыты ссадинами и царапинами. Однако от более внимательного наблюдателя не ускользнула бы несвойственная возрасту серьезность, с которой этот ребенок смотрел на мир. Словно меланхолия, в которой окончил свои дни его отец, передалась сыну. Или, может, это была не доходящая до детского сознания память о предсмертных страданиях матери и потоках крови, вынесших его на свет божий? Потерю отца Джейсон почти не оплакивал. Он казался тогда скорее растерянным, чем скорбящим, и это пугало Маргарет больше всего.