Небо Титана
Шрифт:
Я так понял, они говорят о том, что на фотографии Сферы с микроскопа нет никаких неровностей, контуров, бороздочек. Что Сфера эта гладкая, даже если под микроскопом ее разглядывать. Я помню на железо смотрел в юности. Там на увеличении десятикратном уже видно структуры интересные. Вроде смотришь на металл какой-нибудь не вооруженным глазом — ну гладкий же! А в микроскоп заглянешь и сразу все в гранях, кристалликах, выпуклостях и ямках.
— Какой элемент в природе может так выглядеть? — спрашивает Мингли.
— Никакого, — отвечает Саид, —
— Искусственно синтезированный, — предполагаю я.
— Вероятно, да, — подтверждает археолог.
— Когда отчет будет готов? — спрашивает Мингли.
Отчет нужен же для отправки на Землю.
— Завтра.
— А что по форме? — спрашивает Рут, — насколько она сферична?
Саид повернул монитор, и я увидел в автокаде съемку Сферы. Археолог демонстрировал вид сверху. Выглядело это как круг, вписанный в треугольник. Опять треугольник, — думаю, — проклятие какое-то! В этот раз он был образован точками, где стоял лазерный сканер. Саид снял Сферу с трех разных мест. Эти места сейчас и были на экране вершинами очередного навязчивого треугольника.
— Учитывая разрешение съемки, это идеальный шар, — говорит Саид, — но больше меня интересует другое. Почему в основании Сферы есть трещины в грунте? Будто её кто-то аккуратно положил, а потом вдавил в поверхность.
Мы молча смотрим на Саида, мол, ну давай, сделай вывод, у нас версий нет.
— Завтра после моря нужно будет съездить еще раз к Сфере, — отвечает Саид на наш немой вопрос, — хочу проверить одну гипотезу. После чего я вынесу заключение.
8. У меня шизофрения?
Я вернулся в свою комнату. Не переставая думать о треугольниках, которые сегодня подсовывает мне… (случай?) я сел на пол и принялся разглядывать пятна на линолеуме, оставленные от лимонада. Вода конечно же успела испариться, а вот следы сахара в виде пятен я четко вижу.
Навязчивые мысли? — думаю, — нет, не может это все быть просто так.
Мне было не по себе от собственных действий. Я же понимаю, что выгляжу сейчас как больной шизофренией. Но невзирая на это, я все же взял из стола карандаш с линейкой и соединил линиями приблизительные центры больших пятен на полу.
— Надо дверь запереть, — осенило меня! Я повернул ручку замка.
— Если меня за таким странным делом застанут, решат, что у меня поехала крыша. Если, конечно, она и впрямь не поехала.
Я измерил транспортиром углы треугольника. Вышло грубо, с точностью до одного градуса. Треугольник получился равнобедренным с двумя углами приблизительно равными пятидесяти шести градусам и третьим углом равным шестидесяти восьми градусам.
— Если я могу допустить, что я сумасшедший, значит, я здоров. Шизофреник в фазе галлюцинаций и навязчивых образов никогда так про себя не подумает и не придет шизофреник в больницу сам и не скажет, что у него болезнь, — так я успокаивал себя, уже соединяя линиями
Еще до того, как приложить транспортир к картине, я уже подметил, что треугольник, в который вписан Сальвадоровский Иисус, очень похож на треугольник из капель на полу. Чертовщина, мать вашу! Неужели подобны они?
Так и случилось. Подобны. Отложив транспортир, я сел на кровать. Подобны, черт дери. Углы равны вплоть до нескольких градусов. Нарисовать эти поганые треугольники идеально по вершинам я не мог, ведь в обоих случаях не было четких вершин: тут капли, там — локти, голова… Но даже так выходит, что я выплюнул лимонад таким образом, что капли-вершины образовали такой же треугольник как и треугольник, образованный вершинами в виде локтей и головы Иисуса на картине, написанной почти сто лет назад! Что со мной происходит?!
Саид! Точно! Надеюсь, он там один в кабинете…
Я побежал к Саиду. Точнее не побежал, а пошел. Но очень живо. Иду, а сам в голове числа кручу — пятьдесят шесть и шестьдесят восемь.
— Саид, — говорю с порога. Он на меня взгляд поднимает и молчит. Наверное, я странно выглядел в этот момент. Надо успокоиться.
— Саид — говорю еще раз, но потише, — моя просьба покажется необычной… В общем, есть у меня своя гипотеза касаемо Сферы.
Тут я соврал. Я понятия не имею, Сфера ли виновата в моем помешательстве или не Сфера.
— Да, — говорит, — что ты хотел?
— Можешь еще раз открыть в автокаде фаил со съемкой сегодняшней?
— Он открыт.
Я подхожу к нему и склоняюсь над монитором. Он заходит во вкладку со съемкой Сферы.
— У тебя тут, можно сказать, теодолитный ход получился, — говорю, — не мог бы ты мне углы померить между базисами?
— Могу. А в чем смысл? — говорит он, а я смотрю на этот треугольник и уже понимаю, что углы будут такие же, как и у Дали и капель моих.
— Не спрашивай. Просто сделай.
— Хорошо.
Саид выделил курсором две линии соединяющие точки стоянки его лазерного сканера и показал мне поле “угол”: 56°25’30”
Потом выделил отрезки, образующие соседний угол. Я даже не удивился, когда увидел — 56°25’30”
— Ого, — говорит, — как я так с углами подгадал. Равнобедренны треугольник вышел. До секунд! Удивительно. Впервые так.
Саид выделил отрезки, образующие третий угол…
Я не стал смотреть. Отошел от монитора.
— Все нормально? — говорит он.
Я махнул рукой и вышел из кабинета. И так, думаю, теперь это нельзя не включить в парадигму событий. У нас есть три треугольника, на которые пал мой взор. Первый был создан художественным образом, за счет сознания художника прошлого века. Сальвадор Дали показал Иисуса в своей работе в центре полотна в такой позе, что он образует телом своим треугольник. Ладно, это пол беды. Вся беда в другом. Беда в том, что когда-то давно я влюбился именно в эту картину. А на этапе проекта полета решил, что неплохо бы украсить ей свою комнату в ракете.