Небо в кармане!
Шрифт:
— Раз болит, значит живой, а раз живой, значит, на поправку идёшь! Есть, пить не хочешь?
— Хочу, — проскрипел иссохшимся горлом. Дед водичку давал, так это когда было!
— А вот мы сей же час и попросим Степана Фролыча распорядиться тебя напоить и накормить. И сами к тебе присоединимся, составим компанию, не так ли? Одному, небось, скучно будет? — доктор обернулся и с многозначительным видом посмотрел на старика. — Когда доктор сыт, тогда и пациенту легче!
Опять! Фраза в очередной раз та самая, узнаваемая, из той же замечательной комедии! Может или нет такое совпадение быть? Или у любого врача в любом времени один и тот же набор стандартных фраз? Может быть, может быть.
— Извольте к его сиятельству обращаться на «ВЫ»! — выпрямился старик и строго посмотрел на доктора.
Ох, как смешался и испугался врач. Как просел в позвоночнике, согнулся подобострастно, сверкнув заблестевшей в лучах заглянувшего в комнату солнца, моментально вспотевшей от испуга лысиной, с каким заискивающим видом посмотрел на старика, как буквально залебезил перед ним:
— Да я что, я ничего, увлёкся осмотром, бывает. Как доктор к пациенту…
— Пациенты разные бывают, — сказал, как отрезал, старик. — Настоятельно рекомендую об этом впредь не забывать! Иначе…
И повернул голову, посмотрел куда-то на боковую стену. Куда я никак не дотягивался взглядом, голову с руками мне уже заново успели зафиксировать, несмотря на мои категоричные возражения. И слушать не стали, черти окаянные! А что на той стене находится, я как-то просмотрел, когда меня ворочали с боку на бок. Не до разглядываний мне было, очень уж больно они мне делали. Надо было поныть, да я решил потерпеть. Зря, как сейчас понимаю.
— Вернётся князь, всё ему доложу! — ух, как грозно прозвучало!
Зато понятно стало, что на стене портрет папеньки висит. Глянуть бы, что там за папенька, да пока никак. Может быть, узнаваемое лицо? Всё-таки историю родной страны более или менее знаю, вдруг да опознаю родителя этого тельца? А ведь хорошо, если это и впрямь окажется какое-нибудь значительное лицо? Или нет? Подумал да и решил, не будет в этом ничего хорошего! Слишком много постороннего внимания приковано к таким людям. И к членам их семей тоже. Это же мне даже в туалет спокойно в общественном месте нельзя будет сходить!
Представил себе, как стою у какого-нибудь писсуара, а из туалетной кабинки у меня за спиной папарацци высунулся и втихаря фотоаппаратиком со вспышкой щёлкает! Пах! И вспышка! Облако вонючего едкого дыма, щелчок затвора! Извращенцы! Не-ет, не нужно мне никакой известной фамилии! Богатой, да!
Спохватился — ишь, размечтался! Обо всём забыл! И что это вдруг о туалете подумал? Неужели приспичило?
Прислушался к себе. А ведь и впрямь, есть такое дело. Но пока терпимо.
— Оставь доктора, — слабым голосишком обратился к старику.
Самого его не видел, он уже заступил куда-то мне за изголовье огромной кровати. Поэтому проговорил в пустоту, надеясь, что меня расслышат. И ещё добавил:
— У него работа такая.
— У всех работа такая, — наклонился ко мне старик, заботливо подпихивая подушку под голову. Тем самым причиняя мне зверскую боль. Такую, что чёрные пятна в глазах заплясали. Прострелило от макушки до пяток! Зашипел, выругался непроизвольно по матушке, поминая старика нехорошими словами.
— Да что ж это такое делается! — всплеснул тот руками. Теперь-то я его хорошо видел, когда он ко мне наклонился. — Хорошо, что маменька этого не слышит. А всё француз этот, гувернёр ваш! «Во Франции это сейчас самая модная игра!» Я батюшке вашему сразу сказал, такой хлыщ доброму ничему научить не может. Вот ей-ей, прикажу ему денежное содержание придержать до приезда ваших родителей! Пусть потом сами с ним разбираются!
А я что? Я промолчал. Не нужен мне сейчас никакой француз! Мне бы с русским нынешним разобраться. Тут же и сама речь и написание совсем другое. И как с этим быть? Что делать? Снова на амнезию ссылаться?
И ещё одно я узнал. У старика здесь очень большая власть, если он может позволить приказать не выплачивать жалованье нанятым людям. Управляющий? Вряд ли, очень уж он обо мне заботится. Я же вижу, с какой любовью он к мальчишке относится. Ну а то, что в какой-то момент больно сделал, так бывает по незнанию. Доктор, вон, его даже остановить не попытался. Тоже не знал, что мне шеей больно ворочать? Может быть.
Буду пока считать старика своим пестуном. Так мне самому проще будет. А там пойму, кто он на самом деле и какие у него права и обязанности. Доктора как лихо одёрнул! Непрост дядька, совсем непрост!
А, кстати, если родители в отъезде, то кто тут всем распоряжается? Не дядька ли?
Выяснить бы ещё, где это тут. И в какой местности находится. И год, год какой! Со временем этого года! Впрочем, если в воланы играли, и я (да, именно что уже я) на крышу полез, то вряд ли зима. Но печку же топят? Топят, но всё равно зимой не пахнет. И солнце за окном явно не по-зимнему светит. И взошло рано, с петухами. Ладно, с этим, буду считать, разобрался. А с остальным? На сарай вот полез….
Кстати, а почему полез? За воланом? Чушь какая! Не верю в подобную глупость, если подумать. Наверняка из-за девчушки какой-нибудь! Ибо, возраст такой, подходящий. Когда голова отключается, перестаёт трезво думать, когда совершаются поступки, порой приводящие вот к таким катастрофическим последствиям!
Пока раздумывал, меня окончательно зафиксировали, привязали к кровати. Только собрался протестовать, да перебили.
— Говоришь, Его сиятельство на поправку пошёл? — обрадовался между тем старик. — И можно приказать обед подавать?
Развернулся к доктору и пошёл на него, растопырив руки в стороны. Замахал кистями, закудахтал. — Сей же час и распоряжусь! Осмотр закончен? Тогда, любезный, попрошу вас в таком разе оставить княжича в покое. Ступайте пока в коридор. Там договорим!
— А лечение назначить? Лекарства выписать? — растерялся доктор, отступая под таким напором к дверям. И напоследок возопил жалобно. — А покушать с пациентом?! Компанию кто ему составит?! И присмотреть за ним нужно обязательно! А ну как поперхнётся во время еды?