Небо в огне
Шрифт:
– Засекай…
Восемь минут душевного кипения.
Уже совсем рассвело, и, если мы все еще болтаемся в расположении врага, встречи с истребителями нам не миновать. А замки наших пулеметов смерзлись. Мороз - 30 градусов.
Ревниво слежу за стрелкой секундомера, завершающей последний круг. Стоп! Конец. Включаю переговорное устройство:
– Восемь минут прошло. Можно снижаться? Евсеев опасливо заглядывает в иллюминатор.
– Н-нет, - неуверенно бормочет он.
– Подожди еще чуток… На всякий случай.
«Чуток, на всякий случай.
– Ну что, можно?
– спрашиваю опять.
– Еще чуток подожди.
Жду…
Леса, квадраты полей, населенные пункты. Река. Большой, в несколько пролетов железнодорожный мост. Что-то знакомое почудилось. Я еще не успел осознать - что, как острая догадка пронзила мозг. Не может быть! Вглядываюсь - точно-наш аэродром! А рядом - хорошо охраняемый крупнокалиберной зенитной артиллерией железнодорожный мост…
От неожиданности теряю дар речи. При нашей высоте нас запросто могут принять за фашистского разведчика, прилетевшего, в порядке военной хитрости, на советском трофейном самолете. Еще две-три минуты, и мы могли бы попасть в неприятное положение. Слева мост и зенитки, справа - запретная зона и опять зенитки. Уж, наверное, мы у них сейчас на прицеле…
Торопливо, рывком убираю обороты моторам, закрываю наглухо систему охлаждения и резко кладу машину в глубокую нисходящую спираль. Самолет камнем валится вниз.
Евсеев схватился за живот:
– Ой!…
Я знаю, - он терпеть не может резкого снижения, но что же поделаешь, я не виноват - сам привел.
Через круто опущенный нос машины с опасен и ем смотрю на землю: если откроют огонь - нам крышка. Сбить самолет на опирали-проще простого.
…А на земле в это время разыгралась следующая сцена.
Начальник штаба полка, выйдя после короткого сна по малой нужде из КП, услышал рокот моторов на большой высоте. «Кто бы это мог быть?-подумал он.-Все самолеты давно вернулись, летчики опят. Наверное, фриц!»
Запрокинул голову, разыскал в сером небе еле видную точку. «Высоко, ч-черт, забрался. Ну, конечно -же, фриц! «Ю-88», бомбардировщик. Ага, вот и моторы убрал, сейчас будет бомбить…»
Кинулся в КП к телефону, вызвал командира обороны моста:
– Алло! Что ж вы не стреляете? Фриц над нами! В трубке короткий смешок и потом мягкий с ленцой украинский говор:
– Та нет же, товарищ полковник, це наш.
– Какой там наш, открывайте огонь, «Ю-88» над нами!
– Та нет же, це «ИЛ-4»… Вин уже «а посадку иде-е-е…
Подполковник бросил трубку, выскочил из КП и в великом смущении полез пятерней к затылку:
– Срам-то какой! Надо же так опростоволоситься!
Насквозь промороженный и весь белый от еще не успевшего растаять инея, наш самолет, свалившись с «верхотуры», уже заканчивал пробег по травянистому аэродрому.
Начальник штаба, на лице которого было видно радостное изумление, встретил нас у входа в КП.
Я доложил о выполнении задания.
– Значит, прошли до Будапешта?!-удивленно переспросил он.- Ну, молодцы, ну, молодцы! Очень, очень рад за вас. Проходите.
На КП непривычно тихо. Нет шума, нет говора, нег шелеста карт. Пустые скамьи, пустые столы. Мы с Евсеевым упали на первую попавшуюся скамью. До чего же хорошо упереться локтями о стол и положить на ладони тяжелую голову!
Начальник штаба, смущенно улыбнувшись, сказал:
– А я тут на вас чуть зенитчиков не натравил, - и, устало моргнув покрасневшими веками, добавил: - Не вернулись три экипажа, в том числе и ваш. Мы вас не ждали, думали… конец.
Мы с Евсеевым одновременно вскинули головы.
– Не вернулись? Это кто же?
– Ветров из нашего полка и Моргачев- из соседнего.
– М-да, -сказал Евсеев, подавая подполковнику заполненный бланк боевого донесения.- С Ветровым это уже второй раз. Тогда он пришел один, без экипажа. Жалко ребят!
Достав из кармана портсигар, закурил, пустив колечко дыма в робкий солнечный лучик, заглянувший в окно землянки.
Подполковник, держа листок на отлете, пробежал глазами по строчкам. Одно место в донесении чем-то привлекло его внимание. Он запнулся, прочитал еще раз и как-то исподлобья посмотрел на нас.
– Так какая же была погода над целью?
Мы переглянулись. Вопрос, по крайней мере, нетактичный и даже оскорбительный. Получилось так, будто он сомневается, действительно ли мы дошли до цели?
Я почувствовал, что бледнею. Евсеев был невозмутим, только пальцы его, сломав мундштук папиросы, примялись крошить табак.
– Над нашей-ясно, товарищ начальник штаба, - медленно поднимаясь из-за стола, оказал он.
– Но разрешите узнать, почему вы так опрашиваете?
Начальник смутился:
– Вы меня не поняли. Садитесь, пожалуйста. Я не хотел вас обидеть и нисколько не сомневаюсь в том, что вы были над целью. Наоборот. Но… впрочем, сейчас вам все станет ясно.
Он подошел к столу, уставленному телефонными аппаратами, взял трубку, нажал на зуммер.
– Алло! Алло! «Лилия»? Суровкина мне. Спит? Разбудите! Суровкин? Да, это я. Надо, потому и разбудил. Слушай, ты еще не отправил донесение хозяину? Нет? Хорошо. Поправка есть. А вот какая: у нас только что возвратился с задания один экипаж… Да, да, с основной. Прошли… Конечно, молодцы, но я тебе не об этом. У вас тоже один прошел, но погоду-то над целью и боевую обстановку он дает другую! Ваш докладывает, что цель была сильно защищена и что там была гроза, а наш - наоборот. Ясно? Кто из них брешет?-Начальник штаба повернулся к нам и подмигнул.
– Ваш! Уверен… Ты не шуми, не шуми! Какие основания? А вот какие: ваш давно уже спит, а наш только что вернулся. Ясно? Прикинь по линейке - путевая скорость, расстояние, продолжительность полета. Проверить? Нетрудно. Опроси у соседей, они там были… Ну, давай, действуй. Результаты сообщи. Жду.