Небоевые потери
Шрифт:
Саныч не придал этому значения — мало ли пьяных идиотов на священный праздник десантуры шляется по городу и пристаёт к прохожим. На это есть ОМОН и патрули.
Шабанов расплатился с продавщицей, засунул пластиковую бутылку с газировкой под мышку, в руки взял три вазочки с мороженым и пошёл обратно к друзьям.
Саныч находился уже недалеко от них, когда вертлявый парень всё–таки вырвался из рук удерживающих его знакомых, одним прыжком перемахнул через невысокую оградку кафе и бросился на
Дато сидел спиной к нападающему, а Этери смотрела на отца и ничего вокруг не замечала.
Когда Саныч увидел куда несётся пьяный десантник, у него остро кольнуло в сердце…
Отшвырнув в сторону бутылку с водой и мороженое, он бросился наперерез фигуре, мчащейся, как взбесившийся кабан, к столику, за которым сидели ничего не подозревающие отец с дочерью.
Не успел…
Пьяный, добежав первым до ненавистного смуглого мужика и оказавшись у него за спиной, изо всех сил, зло и картинно ударил его ногой справа в голову. В голливудском кино так красиво показывают удары каратистов — «моваши гери».
Несмотря на жару парень почему–то был в ботинках. В угаре ненависти, не очень хорошо владея телом и ещё меньше техникой японского боевого искусства, он явно не соразмерил силу удара и не рассчитал точку касания…
Носок ботинка угодил прямо в правый висок Дато. Голова его от удара дёрнулась и упала на грудь.
Дато качнулся и стал медленно сползать со стула…
По ушам ударил отчаянный крик Этери!
Пьяный воин, выложившись в броске, остановился. Тупо и удивлённо смотрел на неподвижное тело.
В следующую секунду Саныч добрался до подонка. Схватил за шиворот, развернул рожей к себе и увидел перепуганные знакомые глаза…
Лёнчик?!
На нём была та самая форма, которую Саныч утром так тщательно выгладил. На груди — его собственные, Саныча, медаль «За отвагу», пятиконечник ордена Красной Звезды, знак «200 прыжков». На ногах Лёнчика — знакомые начищенные ботинки…
— Ах ты, гадёныш! — удивлённо и омерзительно колыхнулось что–то глубоко в груди. Занесённый для удара кулак, невольно опустился…
Лёнчик подавленно и виновато, как побитая собака, мгновенно протрезвевшим взглядом смотрел на Шабанова и побелевшими губами бубнил
— Саныч, я не хотел… я не знаю, как это вышло… сорвался…
У оградки топтались случайные товарищи лже–майора орденоносца и оторопело пялились то на него, то на неподвижно лежащее рядом тело… Не знали, что делать.
Шабанов отшвырнул скулящего Лёнчика, быстро наклонился над Дато. Пульс не прощупывался…
Этери, опустившись на колени и обняв отца, билась в истерике над трупом.
Из собравшейся вокруг толпы, кто–то, выйдя из ступора, ошалело закричал
— Человека убили! Милиция! Милиция!
У Саныча изнутри поднялась страшная, неудержимая волна гнева! Хотелось прибить, порвать этого щенка на куски, как ненавистную фашистскую мразь, нелюдь… Лицо перекосилось в нервной гримасе.
Съёжившийся и мгновенно вспотевший убийца, уже понимая, что натворил, трясся перед Санычем на ватных ногах и, втянув голову в плечи, ждал возмездия, сгорбившись и склоняясь всё ниже к земле.
Шум в глубине кафе усилился.
Раздвинув собравшихся, к лежащему на асфальте телу подошли двое полицейских. Что–то сказали по рации, цепко оглядели Лёнчика и его дружков, Саныча, Этери, зевак, которые случайно оказались рядом. Потом осмотрели тело, проверили пульс, зрачки. Передали сообщение по рации.
Один из служивых, внимательно глядя на Лёнчика, но обращаясь ко всем, негромко спросил
— Что здесь произошло? Свидетели есть?
Сразу несколько человек из толпы, перебивая друг друга, закричали
— Этот сидел, никого не трогал, а вон тот, в форме, перепрыгнул через оградку и ни с того, ни с сего, ударил! Ногой! По голове!
Полицейский повернулся к свидетелям
— Кто зачинщик драки?
У Сан Саныча, вдруг, всё начало расплываться перед глазами. В груди тяжёлым молотом бУхало сердце, а душу жёг невыносимый стыд перед Этери, Дато…
Мир вокруг закачался…
Пересиливая боль и страшный груз вины, Шабанов сделал шаг вперёд, непослушными губами произнёс
— Я… Это я виноват!
Успел увидеть вспыхнувшие удивлением и непониманием глаза Этери, сделав неимоверное усилие над собой, отвернулся.
В голове молниями понеслись запоздалые мысли
— Гнать надо было сучонка! Сразу! Эх, не разглядел… Побороться за него решил! Из дерьма пулю не сделаешь… Я, старый дурак, так ничему в жизни и не научился…
Можно ли из такой отравленной и полуразложившейся биомассы, только жрущей, пьющей, живущей в своё удовольствие и стебающейся надо всем, восстановить народ великой страны?
Или это уже всё… Конец… Такие козлы, как Лёнчик, его благоверная «кобра», тысячи подобных идиотов и рабов «зелёного Вашингтона», стадом идущих топиться под волшебную дудочку потреблятства и охмурёжные голоса западных сирен, поющих о вечном кайфе, лёгких деньгах и «демократических ценностях», уже давно потеряли чувство реальности!
Господи! Научи, что сделать, чтобы вернуть разум этим заблудшим душам!
Или… вот такое страшное испытание посылает мне Всевышний? Так проверяет, выдюжу ли? Это ведь, хоть и скрытая, неявная, но война! А на войне приходится терять товарищей, нести потери, и воевать дальше. До победы. Учиться на своих ошибках и чужих смертях…