Небратья
Шрифт:
Ошарашенные, избитые люди вбегали в полутемный холл. Почти все они были простыми жителями, пришедшими на площадь, чтобы выразить свое отношение к войне.
Люди слишком поздно поняли, что оказались в ловушке. Все двери, ведущие в те или иные помещения, почему-то оказались заперты, под окнами ржали разгоряченные нацисты. Лестницу наверх заблокировали стальные жалюзи.
Открытой оставалась лишь дверь в танцевальный зал, куда и стали забегать люди. Им не давали времени обдумать ситуацию. Все шло по замыслу таинственного режиссера.
Атакующие
Двое набросились на беременную женщину, которая снова осталась одна. Она с трудом ковыляла, силы покинули ее. Бедняжка упала на колени, уперлась руками в пол, видимо, хотела встать, но уже не могла. Громилы подхватили ее и швырнули в толпу.
Какая-то девушка бросилась ей на помощь, но споткнулась и растянулась на полу. С диким ревом на нее набросился претендент на молодое нежное тело, но девчонка оказалась проворной. Она выставила ногу, насильник налетел на нее, откатился, схватился за промежность, выпучил глаза.
– Получил, скотина? – вскричала девушка, вскочив на ноги.
Но она не оценила резвости пострадавшего негодяя. Он обезумел от ярости, метнулся к ней, схватил за ногу. Девчонка упала, ударилась позвоночником.
А громила уже был тут как тут. У него напрочь пропало желание заниматься «любовью», он кипел от бешенства. Не дожидаясь, пока девушка придет в себя, ублюдок начал бить ее ногами по голове. Она кричала, пыталась закрыться, но он сломал ей запястье, вошел в раж и продолжал бить по виску, по лицу.
Несчастная захлебнулась криком, кровь полилась из изувеченного рта. Она несколько раз что-то крикнула, потом закашлялась, глаза ее закатились. Но садист уже не мог остановиться, продолжал пинать ее по голове. Лицо девушки превратилось в кровавое месиво. Она еще подрагивала, скребла ногтями по полу, но вскоре затихла.
– Дмитро, все, угомонись. Рассудительнее надо быть, боец, – ядовито посмеиваясь, проговорил громила с командирскими манерами и стащил с себя маску.
Это был рослый крепыш с широким лицом, украшенным шрамом на скуле. Он смотрел близко посаженными глазами, усмехался.
– Дмитро, уймись, кому сказано! Ты же мертвую пинаешь!
Убийца опомнился, сообразил, что его жертва не подавала признаков жизни. Он нагнулся, поднял бейсбольную биту.
– Тарас, мы их загнали! – возбужденно завопил кто-то в другом конца холла.
– И что? – Старший развел руками. – Вы дети малые, не знаете, что делать дальше?
Всю толпу митингующих, включая избитых до полуобморочного состояния, негодяи загнали в танцевальный зал. Дальше они не пошли, снаружи замкнули тяжелую дверь на стальную щеколду. Западня захлопнулась.
Люди в изнеможении падали на пол, мужчины ругались, женщины плакали. В зал набилось около сорока человек.
Спутница Виктора Юрьевича, тяжело дыша, опустилась на пол, держалась за отбитый бок. Внезапно ее вырвало. Седой мужчина бросился к подруге, обнял ее.
Люди помоложе ковыляли по залу, бились в закрытые двери. Здесь не было никакой мебели, ничего тяжелого, чем можно было бы их выбить. Кто-то особо упорный колотился в дверь плечом, но без всякого толку. Единственное окно закрывала решетка. В зале имелась лишь возвышенность для сцены и что-то вроде стойки бара с несколькими навесными шкафами.
– Виктор Юрьевич, мы в ловушке! – крикнул долговязый парень. – Загнали нас. Это люди Тараса Кондратюка, местные фашисты, отмороженные по самые уши. Что они собираются делать?
Люди в панике закричали, стали метаться по залу.
– Товарищи, спокойствие! – прокричал Виктор Юрьевич. – Нам не сделают ничего плохого. Они побоятся, кишка у них тонка. Эти твари только и умеют избивать женщин и инвалидов! Я знаю Кондратюка – это последняя сука, но он дружит с сотрудниками СБУ и чинодралами из администрации. Им неприятности ни к чему. Попугают и выпустят. Скоро милиция подтянется.
– Милиция? – сказала какая-то женщина и истошно захохотала. – Да эти трусы даже не вмешались, когда нас били!
– Все в порядке, товарищи! – продолжал взывать Виктор Юрьевич. – Сейчас я позвоню, люди придут к нам на помощь. Вы тоже звоните, ставьте всех в известность, что нас заперли в Доме культуры.
Мысль была дельная, но она пришла слишком поздно. Внезапно люди насторожились. Потянуло чем-то горелым. Все застыли, парализованные от страха. И было с чего.
Рядом с крыльцом остановился микроавтобус, люди в масках вытаскивали из него канистры с бензином, волокли внутрь. Они обливали холл, стены, а потом крыльцо и фундамент здания. Эти убийцы действовали слаженно, проворно. На всю операцию у них ушли считаные минуты. Вспыхнула спичка.
Никто не останавливал распоясавшихся нелюдей в масках. Милиция попряталась, у здания администрации никого не было. Только шторы на окнах иногда подрагивали и подозрительно отгибались. Площадь вымерла. Лишь в примыкающих переулках иногда появлялись люди, но сразу пропадали.
– Они подожгли нас! – истошно заголосила женщина средних лет, мать погибшего бойца ВСУ, у которой вчера на фронт забрали мужа. – Виктор, не может быть, мы горим!
Паника снова билась в головах. Люди бросались к дверям, колотились в них. Кто-то тряс решетку на окне, вызывая дикий хохот громил, столпившихся снаружи. Струйки дыма уже просачивались под дверь, расползались по полу, поднимались к потолку.
Люди начинали задыхаться, кашляли. Снаружи доносился треск. Пламя разгоралось, облизывало стены. Их действительно подожгли!
Сил кричать ни у кого уже не было. Дым поднимался, вытеснял кислород. Смертники, загнанные в западню, надрывно кашляли, их движения замедлялись.
– Витя, это все, – пробормотала спутница Виктора Юрьевича, поднимая на него тоскливый взор. – Нас решили сжечь, чтобы другим неповадно было бунтовать. Знаешь, дорогой, я нисколько не удивляюсь. Витя, сядь со мной рядом. Давай простимся.