Нечаев вернулся
Шрифт:
Но по сей день его любовь к истине оставалась неутоленной в деле Нечаева. Факты не убеждали его — слишком уж они были очевидны.
В 1974 году, когда французский консул в Гватемале переслал им документы Даниеля, Марру взял на месяц отпуск и отправился в Центральную Америку. Он проделал весь путь своего пасынка, исходя поначалу из тех скудных сведений, которые сумел получить в консульстве.
Странное путешествие проделал он тогда по горам Гватемалы. Из столицы до Кесальтенанго, из Кесальтенанго до Уэуэтенанго, потом от одной индейской деревни к другой, в глубь вулканической зоны. Проследить маршрут Даниеля оказалось довольно легко, хотя передвижения его были внешне необъяснимы: он много петлял, двигался то вперед, то назад. Но белокурый викинг в этих местах не мог остаться незамеченным.
Тем не менее никто не мог рассказать о нем ничего конкретного, никто с ним толком не разговаривал. Да, он здесь был. Что делал? Как знать? — отвечали владельцы гостиниц и баров, официантки и торговки на индейских базарах.
В самом деле, qui'en sabe? [11]
Одно было более или менее ясно. Даниель — Эль Рубио [12] , как они его называли, — путешествовал не один, его сопровождал какой-то человек. Описания этого человека были самыми разнообразными. И расплывчатыми. Единственное, в чем они совпадали, так это в том, что спутник Даниеля бегло говорил по-испански, точнее, по-кастильски. Это указывало как на Луиса Сапату, так и на Жюльена Сергэ. Если бы кто-то мог точно назвать возраст, вопрос был бы решен сразу, но этого Роже Марру так ни от кого и не добился.
11
Кто знает? (исп.)
12
Светловолосый (исп.).
В селении Сан-Хуан-Сакатепекес, после католического шествия, в котором участвовали карнавальные персонажи на ходулях, в длинных белых хламидах, масках языческих идолов и огромных соломенных шляпах с лентами, Марру удалось поговорить с молодой индианкой, хорошо помнившей Даниеля. Она согласилась говорить по-испански и не пыталась, в отличие от многих, делать вид, будто не знает языка завоевателей. Однако каждое слово приходилось вытягивать из нее клещами.
Да, Эль Рубио приезжал в Сан-Хуан месяца два назад. Да, он был не один, а с каким-то мужчиной. Возраст этого человека? Обыкновенный мужской возраст. Нет, она с этим человеком ни разу не говорила. Они были здесь вдвоем и часами сидели в креслах под навесом. Они были тут несколько дней. Зачем? Как знать? Были, и всё. А куда направлялись? Как знать? Были, потом уехали. Но Эль Рубио чего-то ждал. Или кого-то, это было заметно. Может быть, не в Сан-Хуане, а где-то еще, но у него было назначено место встречи. И он время от времени ходил туда, осторожно, в обход, окольными тропами.
С кем он ждал встречи? — спрашивал Марру. Девушка качала головой, не хотела отвечать. Потом закрыла лицо краем вышитой шали, так что видно было только черное пламя ее глаз.
«Con la muerte» [13] , — прошептала она и тут же убежала в вихре накрахмаленных юбок вокруг стройной, гибкой фигуры.
Через две недели Марру добрался до последней точки земного пути Даниеля. Это был Сан-Франсиско-эль-Альто, маленький городок на высоте 3000 метров, в долине Самала. Даниель провел здесь три дня в маленькой гостинице, на границе индейского квартала, и отсюда отправился в свою роковую поездку. Из окна его комнаты был виден огромный, окутанный облаками конус вулкана Санта-Мария.
13
Со смертью (исп.).
Роже Марру дал царские чаевые хозяину гостиницы, чтобы тот позволил ему побыть одному в этой комнате. Он пододвинул к окну тяжелый деревянный стул и сел.
Перед тем как впустить его сюда, хозяин долго и туманно намекал Марру на некий предмет, который мог бы его заинтересовать, и в конце концов вынес блокнот Даниеля, найденный в ящике стола после его гибели. Служанка обнаружила блокнот, когда делала уборку (по обычаю комнату покойника полагалось тщательно вымыть и заново побелить), уже после того, как все вещи Даниеля были отправлены французскому консулу.
Роже Марру сел у окна, за которым в клочьях облаков высилась громада вулкана. Он открыл записную книжку Даниеля. Это был красный блокнот в картонной обложке, размером 11x18, made in China. Даниель записывал туда свои размышления, какие-то афоризмы, иногда с датой, иногда без, но все они, за редким исключением, касались Сергея Геннадиевича Нечаева. Или — через него, в связи с ним — отношений между терроризмом и революцией.
Марру, не отрываясь, прочел заметки Даниеля, как читают последнее письмо самоубийцы, пытаясь отыскать между строк намек на причины его поступка. Но в этом смысле записи Даниеля ничего не давали, никакого ключа. Скорее наоборот, все запутывали. Если в блокноте и упоминалась смерть, то только как гибель в борьбе, героическая веха на великом общем пути. То есть гибель осмысленная, оправданная, омытая славной жертвенной кровью, обращенная к жизни. А не смерть от отчаяния и бессилия, о которой Даниель писал матери несколько недель назад.
Роже Марру закрыл блокнот с ощущением, что переворачивает главную страницу своей жизни, так и не узнав правды.
Через двадцать шесть лет после смерти Мишеля его сын вслед за ним растаял в небытии.
Марру долго сидел неподвижно на стуле с прямой жесткой спинкой, мучаясь чувством вины. Он не сумел сделать так, чтобы Мишель жил. И не сумел подготовить к жизни его сына, которого любил, как своего собственного. И который, пока не вырос, платил ему тем же.
Что теперь будет с Жюльеттой?
Подавленный, он долго сидел у окна, глядя на дремавший вулкан.
Вернувшись в Париж, Марру отправился к Сапате выяснить, не его ли видели с Даниелем в Гватемале. Луис искренне удивился. Сказал, что вообще не знаком с Даниелем, из всех друзей Марка Лилиенталя знает только Сергэ и хоть сейчас может доказать, что был все это время во Франции. Доказательства у него действительно имелись, причем такие убедительные, так обстоятельно представленные, что вызывали невольные подозрения. От всего этого веяло хорошо срежиссированным спектаклем. Но делать было нечего. У Марру не было никаких рычагов, чтобы надавить на Луиса и заставить его сказать правду.
Они расстались довольно прохладно. И с тех пор больше не виделись. Марру не получал от Сапаты никаких известий до сегодняшней мольбы о помощи.
В сквере Жоржа Ламарка инспекторы Лакур и Дюпре потрудились как следует. Им повезло. День оказался удачным, такое бывает. Привратницы из соседних домов, любители ранних прогулок — все словно сговорились и оказались в нужный момент в нужном месте. Инспекторам удалось собрать массу разных по времени показаний. Сложив их вместе, кусочек к кусочку, минута к минуте, они получили довольно полную картину.
— Выходит, что Сапату застрелили женщины, — сказал инспектор Дюпре. — Две молодые женщины…
Роже Марру кивнул.
— Кажется, вас это не удивляет! — воскликнул второй инспектор.
— В общем, нет, — лаконично ответил Марру.
— Однако!
Недоумение Лакура можно было понять. В разборках между преступными группировками женщины не участвуют. Их не допускают к мужским делам. Еще не хватало! В уголовном мире место женщины на кухне или на панели — мужской шовинизм здесь еще сильнее, чем в так называемом нормальном обществе. Равенство полов в праве на убийство — завоевание революционной идеологии.