Нечего прощать [СИ]
Шрифт:
Спустя два часа Андрей проснулся в холодном поту, его продолжало не отпускать ощущение дежа–вю. Ведомый своим странным сновидением он решил одеться и осмотреть окрестности. Он не мог объяснить почему так происходит. Быстро накинув легкий светлый костюм, оценив погодные условия (а погода в Озерске в конце мая всегда была восхитительной), Андрей вышел на лестничную клетку и вызвал лифт. Странные ощущения продолжались, он все еще думал, что делал это не один раз и все это для него самое родное и близкое. В лифте ощущения еще более усилились, как будто кто–то проник через грудную клетку и сжал до боли его сердце и прижался губами к его губами и наградил Андрея самым прекрасным поцелуем, что мог быть в его жизни. Он
Андрей пошел по левой стороне в западном направлении. Сейчас все это было будто не с ним, он просто повторял маршрут, который увидел во сне. На третьем перекрестке он уперся в подземный переход, через который можно было попасть на станцию метро «Садовая». Что ж, надо спускаться под землю. Андрей купил себе проездной на пять поездок и схему метро. Схема ничего не напоминала ему. Пройдя через турникет Андрей осторожно ступил на мягко шуршащий эскалатор и стремительно поехал вниз. Станция была довольно глубокой. Ему было любопытно посмотреть на метро Озерска, поскольку ранее он видел метро в Москве, Самаре и Киеве. Самарское не произвело на него никакого впечатления, а вот в московский и особенно в киевский метрополитен Андрей был влюблен, так как это было самое красивое, что он видел в своей жизни, не считая конечно, саратовской консерватории, которую все саратовцы считают чуть ли не символом города и самым красивым зданием в мире.
Когда Андрей оказался в центральном зале «Садовой» он застыл — все было точно так, как он видел. Пол, отделанный желтой плиткой под паркет с восемью лепестками странного геометрического цветка, пилоны сургучно–коричневого мрамора, и стальные фигуры отдыхающих людей, располагавшиеся на возвышениях, примыкавших к пилонам. Освещали зал шарообразные светильники, шедшие по верхней части пилонов прямо по стыку пилонов и свода. Теперь надо вспомнить маршрут. Влево. Точно. Влево и без пересадок три станции, потом переход и по прямой три станции. Поехали.
Поезд пятой линии повез его на север. Проехал «Тульскую», помпезную «Смоленскую» и вышел на «Багратионовской» где пересел на салатовую линию. До этого момента все было знакомым. Но голос в поезде на станции «Гласково» сказал, что поезд дальше не идет. Что–то здесь не то. Во сне Андрей точно помнил, что ехал дальше. В этот момент он понял, что его сны завели его слишком далеко, и что все это — просто частичная игра воображения. Но мысль, что он в деталях помнил «Садовую» не отпускала. Андрей решил вернуться туда и осмотреть станцию.
Оказавшись снова в галерее стальных скульптур Андрей прогулялся по центральному залу, потом обогнул крайний пилон справа, остановился и снова ощутил то же что и в лифте, как будто его кто–то поцеловал. А в следующий момент нахлынуло странное ощущение, будто ему здесь кого–то следует ждать.
Справившись с бредовыми мыслями Андрей решил подняться на поверхность, вернуться домой и пообедать. Да и чемодан следовало разобрать до конца, пока его Сворти не облюбовала для сна.
Оказавшись в квартире он действительно обнаружил толстую черную стерву посреди чемодана, прямо в центре аккуратно сложенных белых рубашек. Выгнав нахалку из чемодана, Андрей собрался разобрать вещи, но странные ощущения снова заняли его голову. Он откинулся на софу и снова задумался. Как вдруг тот самый поцелуй и сдавливающие грудь объятья снова пришли к нему. И теперь ему было не больно, а приятно, даже возбуждающе. Волна этого поднимающего чувства
Женя и Тимофей готовились уехать из дома Гордеевых на праздничную вечеринку. По дороге они собирались заехать за цветами, поскольку срезать живые бутоны в оранжерее или саду терпеть не могли все Гордеевы — эти растения украшали только их сад и на вынос никому не выдавались, как и многое другое в этом причудливом доме.
Антон сидел у себя и читал книгу со страшным названием «Биохимия человека». Во многом это рвение можно было объяснить тем, куда собирался поступать младший Гордеев — он хотел стать онкологом и вылечить рак. Сколько бы не раздували родственники несчастий насчет смерти его дяди, и сколько бы не пытались скрыть что–то, отчасти все это плавало в воздухе и было и так понятным. Постучали в дверь.
— Войдите, — Антон отвлекся от жуткой книги. Помимо педантизма у своего дяди он унаследовал привычку «человека в футляре» — даже в жаркую погоду он одевал рубашку с длинным рукавом, длинные льняные брюки и всегда носки. Примерно в таком обличии он и лежал в своей комнате, которая почти на треть заросла гибискусом, тетрастигмой и лианами дипладении. Так что эту комнату можно было смело считать комнатой китайских роз, поскольку цвели эти кусты круглогодично. Боковая стена, от пола до потолка была занята огромным стеллажом. Минимальную его часть занимали школьные учебники, которые, правда, в скором времени предстояло сдать и забыть о них, как о страшном сне. Все остальное пространство занимала медицинская литература, причем не только по онкологии. Любая библиотека бы загнулась от зависти, лицезрея это собрание. Но у библиотек нет столько денег, сколько их есть у Гордеевых.
Вошла Клара:
— Тон, я тут подумала…
— Мам. Я знаю что ты подумала, — перебил ее Антон.
— Будь любезен, не перебивай меня, а дослушай до конца.
— Хорошо, — Антон захлопнул «Биохимию человека» и уставился на мать в упор, — я готов послушать твои наставления насчет того, что мне надо поехать на эту вечеринку.
— Да, — уверенно ответила ему Клара, — тебе надо туда съездить. Развеяться.
— А ты меня спросила, хочу ли я развеяться? Сколько раз я говорил, что я гораздо лучше чувствую себя в своем логове, в тени этих гибискусов в обществе интересной книги.
Клара покосилась на «Биохимию».
— Мне всегда казалось что биохимия, это что–то настолько малопонятное и страшное.
— Потому что ты ее никогда не понимала. Так же как я не понимал папино увлечение рыбалкой и твое, совместно с Ириной, увлечение детективами и сериалом «Она написала убийство».
Удар был в самую точку. Мол, у вас у самих увлечения не лучше. Тот же Евгений своей рыбалкой в разгар сезона умудрялся свести с ума всех — он рвался в Междуречье на рынок, где покупал новые воблеры, потом был готов полтора суток трястись в поезде, чтобы несколько часов проторчать на холоде в какой–нибудь Варзуге или Кузомени, поймать там семгу, которая по себестоимости, вместе с ценой на билет выходила примерно в пять раз дороже, чем просто купить свежую семгу на рыбном рынке в Слободе.
Клара не обиделась на сына.
— Ладно. Ты снова убедил меня в том, что я не права.
— Если тебе хочется поучаствовать в моем воспитании, лучше распиши партию в козла, позови Иру с Мариной, и я с радостью к вам присоединюсь, дочитав эту главу, разумеется.
Клара согласно кивнула головой:
— Через 20 минут ждем тебя в гостиной. Я ради этого даже чай приготовлю фирменный.
— Мам, ты знаешь чем меня купить. Осталось прибежать Марине и сказать про…
— Булочки уже пекутся.