Шрифт:
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
Н Е Ч Е М П О З А В Т Р А К А Т Ь
Фантастический рассказ
Заросли фласов начинались далеко от ограды. Я попытался культивировать их, рассадил вокруг, но они почему-то не прижились и погибли, не достигнув стадии созревания. Мне же их воздух был необходим. Баллон уже опустел примерно наполовину. Снова начала побаливать голова.
Все это происходило ночью три месяца назад.
Мой мир невелик, не настолько большой, чтобы удержать атмосферу, которой мог бы дышать обычный землянин, но и не такой маленький, чтобы оказаться вообще без воздуха. Мой мир - единственная планета красной звезды. Возле нее вращаются два спутника, каждый из которых раз в восемнадцать месяцев устраивает шестимесячное затмение, загораживая светило. Шесть месяцев я живу при свете, остальные восемнадцать - во тьме. Я назвал свой мир Адом.
Когда я впервые появился здесь, у меня было имя, лицо и даже жена. Жена погибла, когда взорвался корабль. Имя постепенно отмерло за те десять лет, что я прожил здесь. А лицо... Чем меньше я вспоминаю об этом, тем мне легче.
Нет, я не жалуюсь. Мне пришлось нелегко, но я справился, так о чем еще говорить? Я жил и живу настолько хорошо, насколько возможно в этом мире. Что есть, то есть, а чего нет - того не вернуть простым выражением недовольства.
Когда я впервые увидел мой мир, он напоминал яйцо света на экране корабля, принадлежащего мне на паях с женой.
– Думаешь, там найдется что-нибудь для нас?
– спросил я.
Поначалу было так радостно вспоминать о ней, потому что каждый раз приходило спокойствие, отгоняя слезы и ненависть.
Но только поначалу...
– Не знаю, Том. Возможно.
Так она ответила мне тогда: "Возможно". И слово чудесное, и то, как она его говорила. Ее голос всегда становился мягким и светлым, когда она говорила "возможно", и я невольно начинал ожидать чудес.
– В горных породах может найтись что-нибудь годное для переработки, - проворчал я.
Жена улыбнулась: полные губы, зубы осторожно прикусывают нижнюю.
– Должна же быть какая-то награда за эти невыносимые медовые месяцы, что я провел с тобой.
Я шутливо поцеловал ее, так как мы и без того были счастливы, просто счастливы, потому что мы были вместе. Я не знал, что это значит для меня, пока был счастлив.
Настолько естественной была наша радость общения друг с другом, что я даже не задавался вопросом, как бы это было, не будь ее.
А потом мы прошли сквозь облако субатомных частиц, которое плавало перед орбитой Первой Луны, и, хотя экран не отметил его, сперва оно было перед нами, потом вокруг нас, потом позади, проделав на своем пути миллионы крохотных, невидимых отверстий в корпусе корабля.
Через эти отверстия и за тысячу лет не утекло бы столько воздуха, чтобы мы с женой почувствовали какое-либо неудобство, но они проходили и сквозь двигательный отсек. Частицы были не просто пылинками, а чем-то совсем другим, возможно, даже античастицами, и мне уже никогда не узнать,что они натворили с двигателями, но энергетика корабля отказала и он стал падать на мой мир, а в километре над поверхностью взорвался.
Жена погибла. Я видел ее тело, когда выбрался из уцелевшей секции кабины. Я спасся, уцелели огромные баллоны с кислородом, а жена осталась там, между двумя металлическими стенами, на трапе, ведущем из кабины в камбуз, куда она отправилась, чтобы сварить мне кофе.
Моя жена осталась лежать там, протянув ко мне руки за помощью, и кожа ее была совершенно синей... Простите, мне до сих пор тяжело об этом вспоминать, такой она была, когда я выбрался наружу и ушел.
С тех пор я не бывал там.
Мой мир - жестокий. Небеса, которые двенадцать месяцев темны, лишены облачного покрова. Поверхность его не знает прикосновения воды. Я пользуюсь циркулятором, который собирает мои отходы и превращает их в воду, пригодную для питья. У восстановленной воды стойкий железистый привкус, но меня это не особенно беспокоит. С водой у меня нет проблем.
Воздух - другое дело. Но это было еще до того, как я открыл, что фласы располагают всем мне необходимым. Я расскажу вам об этом и о том, что стало с моим лицом. Но мне страшно.
* * *
Конечно, я остался в живых. Вовсе не потому, что мне так уж хотелось жить. Если вы пробыли космическим бодягой столь же долго, как я, но все же не отыскали скалу, к которой стоило бы пришвартоваться, а потом повстречали женщину, полную жизни и страсти - и очень быстро потеряли ее, то вы поймете меня.
Я остался жить просто потому, что сохранился воздух в кабине, скафандр, пища и циркулятор. Благодаря этому я смог вполне сносно существовать.
Так я поселился в Аду.
Я просыпался, занимался ничегонеделанием до тех пор, пока меня это не утомляло, снова засыпал и опять просыпался, когда сны становились слишком яркими, повторяя события предыдущего "дня".Вскоре жизнь в кабине, запертой и изолированной, наскучила мне до невозможности, и я решил совершить прогулку по планете.
Я надел скафандр, не позаботившись надеть бронеоболочку. Уровень гравитации на планете был достаточен, чтобы чувствовать себя уютно, лишь изредка случались сильные, резкие толчки в груди, а с обогревательной системой, впрессованной в материал скафандра, я чувствовал себя в полной безопасности.
Я повесил на спину кислородное снаряжение, установил в креплениях шлем, опустил на место и проверил, свободно ли голове. Потом подсоединил трубку, идущую от кислородных баллонов к шлему, затянул ключом сочленения, чтобы предотвратить утечку воздуха. И вышел наружу.
Наступали сумерки, небо над Адом темнело.Три месяца светлого периода были уже позади, когда я опустился на уцелевшем обломке, и я полагал, что прошло около двух месяцев, прежде чем я решил выбраться на прогулку. Так что у меня оставался приблизительно месяц, пока Вторая Луна наползет на диск очень маленького красного солнца, которому я так и не дал названия. Уже сейчас Вторая Луна показалась над горизонтом, и я знал, что благодаря этому спутнику настанет целых шесть месяцев тьмы, потом следующие шесть из-за Первой Луны, и только после этого на недолгие шесть месяцев вернется свет.