Нечётные числа
Шрифт:
– Гаэль! Неси фонарь, быстро!
Дрожа всем телом, я едва повернула дверную ручку, забежала в дом и стала осматривать вешалку и обувной шкаф. На нижней полке стоял мощный, покрытый резиной фонарик. Я схватила его и включила трясущимися пальцами, пока бежала к озеру. Там я увидела всего четверых.
– Что случилось? – крикнула я дрожащим голосом. – Где Дхан?
Никто не ответил. Мика взял фонарь и направил луч в темную прорубь. Он ходил кругами, равномерно и методично осматривая воду. Кларк встал на колени, запустив руку в темноту проруби. Симона повторяла: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», всё выше и выше, пока не заговорил Мика.
– Ловиса, отведи ее домой, вызови полицию и скорую, оденься сама и принеси нам теплую одежду. Мы будем искать дальше. Гаэль, помоги ей!
Симону пришлось уводить от озера силком. Мы втроем неконтролируемо тряслись. Фонарь был у Мики, а огни вдоль тропинки погасли, поэтому мы ничего не видели и несколько раз сбивались с пути. Мы ввалились внутрь, шокированные и замерзшие. Ловиса взяла телефон и набрала номер экстренной службы. Я натянула какую-то одежду и бегала, собирая куртки и ботинки, в то время как Симона стояла у камина, дрожа и повторяя: «Он не хотел ждать, я пыталась надеть веревку, он не дал мне, просто прыгнул, я не успела, свет погас, а он просто прыгнул…»
Открывая переднюю дверь, я услышала хлопок, похожий на звук пробки от шампанского. Далеко в небе взрывались фейерверки, их цвета размывались из-за слез у меня в глазах. Где-то вдали били колокола, а я, спотыкаясь, шла к двум фигурам на льду и осознала, что наступила полночь. Началось новое тысячелетие.
Мика, 2001
Облегчение. Я думал, что, когда мы найдем тело, я испытаю облегчение. Не говорите моему психотерапевту, но часть меня по-прежнему считает, что это могло быть так. Факт в том, что мы не нашли его. Ни той ночью, ни на следующий день, ни когда полиция шерстила озеро после оттепели, ни летом, когда я день за днем нырял возле берега и погружался на глубине. Без тела мы не могли провести похороны. Без тела мы не могли получить свидетельство о смерти. Без тела мы не могли попрощаться. Это было совершенно нелепо. Все понимали, что он не мог выжить в воде такой температуры дольше пятнадцати минут, даже без сплошного слоя льда над головой. Симона, хватаясь за соломинку, снова и снова повторяла, какой он хороший пловец. Я прикусывал губу. Будь он даже современным Марком Шпицем, плыть ему было некуда, и его судьба была очевидна.
К всеобщему удивлению, я сдал экзамены. Сдал не на те звездные оценки, которые предсказывали мои преподаватели, но диплом международного переводчика получил. Не могу выразить, насколько хреново это было. Вся жуткая дрянь, случившаяся с января – осуждение друзей, стыд перед семьей, крах отношений с Ловисой, нервный срыв, – всё это было заслуженно. Когда случалось что-то хорошее, вроде получения статуса переводчика, мне становилось еще хуже. В день выпуска я дошел до предела. Ускользнув с фотографирования и банкета с шампанским, я ушел к себе в квартиру, проглотил все до единой таблетки снотворного и болеутоляющего, которые у меня были, и честно попытался запить всё это литровой бутылкой водки.
Спасла меня Ловиса. Конечно же, она. Иногда мне кажется, что она всегда знает, когда протянуть руку помощи. Она наблюдала за мной, и когда я исчез с мероприятия, которое должно было стать одним из триумфов в моей жизни, она поняла, что что-то пошло не так. Она несколько раз позвонила мне, я не ответил, и она вошла в квартиру сама. Мы расстались мирно, и мне не пришло в голову попросить ключ обратно. Она так и не сказала, что именно произошло в тот день, и я не хочу знать мрачных подробностей. Когда я проснулся, она сидела у моей больничной койки, и ее светлое лицо было добрым, как у монахини, – это всё, что я помню.
В некотором роде Ловиса спасла нас всех. Она предложила провести памятную встречу Нового года через два года после смерти Дхана. Раньше никто и думать об этом бы не смог, но, когда мы получили судебное решение относительно его исчезновения, нужно было что-то устроить. Нам нужно было отметить это, попрощаться. Эта мудрая финская женщина предложила Лондон, родной город Дхана. Мы могли бы пройтись по улицам, где он вырос, попробовать карри в Брик-лейн, побродить по рынкам и выпить пинту London Pride в пивной Сохо. Я сбился со счета, сколько раз голос Дхана проводил нам виртуальную экскурсию по его родному городу. И вот, наконец, спустя два года после его смерти, мы собирались поехать туда без него, чтобы почтить память этого человека.
После предыдущих двадцати четырех месяцев мы все были подавлены и эмоционально сломлены, но случались и моменты легкости и смеха. Не могу сказать, что тот Новый год прошел безусловно успешно, потому что все мы были на разных этапах скорби, и каждый делал маленькие нетвердые шаги, боясь взять другого за руку. Я только начал восстанавливаться в финансовом отношении, и по мере того, как мой банковский счет по крупицам рос, мое чувство обиды, так же по крупицам, начинало угасать.
Мы не пошли на Трафальгарскую площадь, не хотели лезть в пьяную возбужденную толпу. Вместо этого мы прогулялись по пасмурным улицам к Лондонскому мосту и посмотрели фейерверки с Южного берега. Ловиса открыла свой рюкзак и вручила каждому из нас миниатюрную бутылочку игристого. После семи месяцев трезвости я заколебался, но отвинтил крышку. В конце концов, это было для Дхана. Зазвонили колокола, возгласы эхом разнеслись по реке, и начался фейерверк. Мы подняли бутылки, крикнули «за Дхана!» и выпили. Мы обнялись, кто-то со слезами, кто-то спокойно, и молча стояли, наблюдая, как небо окрашивается в разные цвета.
На следующий день мы гуляли в Гринвич-парке, фотографировались и разговаривали с большей легкостью, чем это было возможно в течение долгих месяцев. Под ботинками хрустели заледенелые травинки, а от дыхания в воздухе клубились облака.
Гаэль взяла под руку меня и Симону.
– Нам нужно повторить это снова, – сказала она. – Не каждый год, у нас у всех своя жизнь. Но почему бы не раз в два года? Честно говоря, изначально идея Ловисы меня не убедила. Но происходящее пошло мне на пользу, хотя я говорю только за себя.
– Мне тоже, – согласился Кларк, и все мы утвердительно забормотали.
– Так как насчет того, чтобы повторить в 2003-м? Поедем впятером в какое-нибудь приятное место, узнаем друг у друга, как дела, отпразднуем Новый год и помянем Дхана.
– Чудесная мысль, – сказала Симона, ее красивый носик покраснел на холоде. – Мы должны никогда не забывать его и нашу дружбу. Кроме того, я готова на всё, чтобы законно отдохнуть от семьи в рождественский сезон.
Как свежеиспеченные независимые выпускники, мы все согласились с этим мнением. Так всё и началось. Новогодняя традиция – и благословение, и проклятие.
Ловиса, 2003
Кефалония была, вероятно, первым местом, где каждый из нас по-настоящему праздновал Новый год. Мы были впятером, как и в прошлый раз, но теперь это было гораздо менее болезненно. Конечно, на первом плане было горе, но внутренняя опора стала сильнее. Каждый из нас стал счастливее и стабильнее, чем в прошлый раз, когда мы встречались. Я смогла смотреть на Мику без чувства той безнадежной утраты, которая сделала нас обоих несчастными. И, что важнее всего, Симона выбрала место, которое сотворило свое волшебство.