Нечистая сила
Шрифт:
Был осенний день. В подъезд вошла женщина.
– Скажите, где Распутин живет?
– Здесь. Третий этаж, – сказали ей…
Скоро она спустилась – вся в слезах.
– Чего там стряслось? – спросили филеры.
Рассказ женщины документален:
– У меня муж прапорщик, ранили его, лежит в лазарете на Серпуховской. Говорят, в Ярославль отправляют. А я здешняя, дети… Вот и пришла: просить. Чтобы не отправляли. Впустила меня какая-то девочка. Потом и Распутин вышел (впервой его вижу). И сказал: «Раздевайся, заходи сюда». Тут сама
Старший филер Терехов сказал просительнице:
– А что у тебя, мозгов нет? Не знаешь, куда суешься?
– Да я думала, ежели женщина в таком горе…
– Э-э-э, нашла у кого жалости искать!
Попов черкнул что-то в блокноте, протянул листок.
– Ты вот что! – сказал. – Сюда больше не ходи. Честным бабам здесь не место. У меня свояк в эвакопункте служит. Душа-мужик! Сунь ему завтра бутылку чистого денатурата. Он тебе устроит…
– Спасибо вам, век не забуду!
Ушла, а филеры жались друг к другу, мерзнущие.
– Хоть бы убили его, гада, поскорее! Какой год уже хуже собак дрогнем… Сдохни он, так на венок бы ему не пожалели!
Старший филер Терехов подул в озябшие ладони.
– Убить и мы можем. Вынь «шпалер» – и крой, пока в барабане пусто не станет. Только в Сибирь идти неохота… Я думаю, что он свое отгулял. Пришьют его как миленького. И без нас!
– Вообще-то он зажился … Кто даст папироску?
10. Практика без теории
Белецкий оказался обманутым: машины департамента полиции не могли уследить за черным «бенцем» на восьми цилиндрах, за рулем которого сидел Манасевич-Мануйлов, делавший что хотел, поплевывая на всех белецких… Тормоза провизжали возле дома № 36 по Бассейной улице. Ванечка не спеша осмотрелся, юркнул в подворотню. Сейчас он скрывался не только от начальства, но и от жены – Надежды Доренговской. Там, где в наши дни находится Ленинградская Музкомедия, тогда был Паллас-театр, и актриса труппы этого театра Екатерина Лерма-Орлова не оставила следов в русском искусстве, но зато оставила глубокие шрамы в сердце Манасевича-Мануйлова… Рокамболь раскис от, кажется, любви!
На квартире актрисы Ванечка, как опытный полицейский агент, по окуркам в пепельнице и по грязной посуде в кухонной раковине пытался установить признаки мужского присутствия. Дело в том, что Лерма была неверна и (под видом уроков верховой езды) безбожно путалась с молодым берейтором Борисом Петцем… Обойдя все комнаты, Ванечка элегантно поцеловал ручку актрисы.
– Прошу тебя – будь достойна моей небывалой любви.
– Не лезь ко мне! Когда бросишь свою старуху?
Речь шла о Доренговской, к которой Манасевич-Мануйлов был слишком привязан, и
– Не пойму, чем она тебе мешает? – Еще раз он подцепил из пепельницы подозрительный окурок, на котором отпечатался прикус крепких мужских зубов. – Опять принимала кобылятника?
Опереточная дива закатила ему прекрасную оплеуху.
– Это еще что за выражения! – возмутилась она.
Ванечка неожиданно зарыдал, становясь жалким.
– Я понимаю… он молод, а я… не мучай меня…
– Ты деньги принес? – обострила актриса трагедию.
Ванечка, стыдясь, протянул ей сотенную.
– Извини, что мало… Двести за мной.
– Когда принесешь?
– На днях. Кстати, у меня к тебе дело…
– Провались ты к черту со своими делами!
– Позволь, я использую твою квартиру для свидания…
– Кого и с кем?
– Распутина… ты его знаешь?
– Еще бы!
– И… Штюрмера, которого ты тоже знаешь.
– Представь, не знаю.
– Ну, я потом расскажу тебе об этом типе. Пока!
Лерма проводила его до дверей со словами:
– Чтоб завтра же принес деньги. Иначе – не пущу…
Вот это любовь, вот это страсть! Бррр…
Со всею страстью он залетел в кабинет Белецкого.
– Степан Петрович, у меня большое личное горе. Не поверите! Человек я осторожный и, смею думать, неглупый, а тут втюрился в молодую чертовку и… терплю даже ее любовника!
– Ну и что? – зевнул Белецкий. – Все терпят.
– Арестуйте его… это берейтор Борис Петц.
– Имей же совесть, – резонно отвечал Белецкий. – Снюхался с какой-то шлюхой из «Палласа», знал ведь, что не тебя она полюбила, а кошелек твой… И вдруг я, директор полиции, должен ради твоих красивых глаз хватать ее хахаля. А по какой статье?
– По сто восьмой – за измену Родине.
– Много ты, братец, знаешь. А докажи!
– Лаптей плести я не умею, это верно. Но руководство к плетению лаптей сочинить сумею. Издам его. И гонорар получу…
Ночью Ванечка долго не мог уснуть. Ворочался.
– Опять лирика? – всплакнула Доренговская. – Опять пароксизмы страсти к этой опереточной блуднице?
– Хуже, – отвечал Ванечка. – Обдумываю комбинацию. Пришла пора обеспечить себя на всю жизнь. Время паршивое. Революция неизбежна. Предстоит бежать. А солидный счет в банке не помешает никогда… Так что спи спокойно – я тебя обеспечу!
– Каким же образом, если не секрет?
– Я решил поставить для России своего премьера… Побирушка сейчас втаскивает Хвостова в министры внутренних дел, так почему бы, спрашивается, мне не сделать премьером Штюрмера?
Жена включила лампу, села на постели, долго шарила под кроватью далеко задвинутые шлепанцы.
– Я не знаю всех твоих дел и делишек, но, судя по газетам, Штюрмер не пройдет… Во-первых, немецкая фамилия.
– Я заставлю его изменить фамилию на Панина.
– Во-вторых, он попался на воровстве.