Нечистая сила
Шрифт:
На пороге уже стоял Степан Белецкий.
– Царское Село зовет нас… обоих сразу.
Он недооценил хитрость этой женщины, а она оказалась гораздо расчетливее, нежели он о ней думал.
– Я очень рада, что ваше назначение состоялось. Но вы еще несведущи в делах сыска и охраны. А мы с мужем должны быть спокойны. Нам будет приятно, если охрана доверена опытному человеку. Такой человек сидит рядом с вами… Я одобряю ваше назначение, – повторила Алиса, – но при непременном условии, что вашим товарищем министра будет Степан Петрович Белецкий!
Степан, заранее нанюхавшись кокаину, не шелохнулся,
Белецкий по этому поводу сказал:
– Недавно мне попалось интересное дело о членовредительстве средь питерских цыган. У них так: коли ссора, муж хватает за ноги сына, мать хватает дочку – и бьются своими ребятами. Боюсь, чтобы некто, более сильный, не схватил и нас за ноги да не стал бы драться нами, выясняя свои семейные отношения…
Хвостов его понял. Ребром ладони провел по шее.
– Гришка… вот уже где! Побороть его можно лишь в том случае, если станем помогать один другому.
Ну что ж! Составили план. Сначала – проникнуть в доверие к Распутину, обезоружить его деньгами и доброжелательством.
– Без Побирушки не обойтись, – причмокнул Степан.
– Без Червинской тоже, – добавил Хвостов…
Он отбыл в Москву, где на путях застыли верстовые эшелоны с продовольствием для голодающего Петрограда. Наорав на перепуганное начальство, министр сам расталкивал составы по запасным путям, освобождая дорогу к столице. Пробка рассосалась, но теперь не было людей для загрузки вагонов. Хвостов по тревоге поднял гарнизон, солдаты работали днем и ночью – Петроград начал принимать продовольствие, «хвосты» возле булочных и мясных лавок исчезли, а газеты восторженно приветствовали нового заправилу: «Наконец-то у нас в России появился человек, который не хнычет и не болтает, а не брезгует никакой работой…» Вернувшись в столицу, Хвостов переоделся попроще, взял у швейцара веник и пошел париться в общественные бани. Сидя на верхней полке, весь красный, с прилипшими к телу банными листьями, министр внутренних дел – голый среди голых – вел крамольные разговоры о том, что Гришка Распутин зарвался, хорошо бы его проучить. В облаке душного пара, под свистящий перехлест веников, Хвостову отвечали, что дело не только в Гришке – надо бы кое-кого и повыше тряхнуть так, чтобы у них мозги вылетели… Чистенький и розовый, как поросеночек, Хвостов названивал Червинской:
– Душа моя, сразу же, как только этот варнак появится в столице, уговори его на свидание со мной и Степаном… За это ты получишь от меня карточки на сахар. Я отрежу тебе столько карточек, что твоя сладкая жизнь будет продолжаться до полной и окончательной победы над оголтелым германским милитаризмом!
Червинская получила от него карточки на сахар и, когда дома развернула их, громадный
Мотор подан. Сели и поехали. Был вечер. Побирушка назвал шоферу свой адрес: Фонтанка, дом № 54… Белецкий спросил:
– У тебя новый адрес? Ты ведь жил на Троицкой.
– Вышибли! Хозяйка дома, княгиня Гагарина, с полицией меня выселяла. Говорила, что не потерпит, и все такое прочее…
Хвостов, подняв воротник пальто, сумрачно оглядывал темные улицы столицы, с шорохом убегавшие под колеса автомобиля.
– Не завернуть ли к Елисееву? – сказал он.
Выехали на Невский. Побывали у самого Елисеева.
– Нам нужно бы вина… побольше.
– Сухой закон. Помилуйте, какое уж тут вино.
Хвостов с Белецким сказали, что им можно продать: один – министр внутренних дел, другой – товарищ министра внутренних дел и этим признанием только напугали владельца магазина: «Что вы! Я законы империи соблюдаю свято…»
Вышли на улицу. У входа в магазин, в подворотне, мальчишки торговали соблазнительным денатуратом – чистым, как слезы невинного младенца. Министр понюхал из одной бутылки, сказал Степану:
– Я бы и ханжу выпил! Пьют же люди, и ничего… Да ведь эта скотина Распутин не станет – ему мадеры подавай, барину!
Побирушка разругал министра и товарища министра:
– Кто ж так делает? Это надо с черного хода…
Дожидались его в автомобиле. Хвостов спросил:
– Достанет ли он? Трепач страшный!
Белецкий в потемках что-то страстно нюхал.
– Побирушка? Эге… Раскаленную печку голыми руками вынесет и даже не обожжется. Вы его еще не знаете, но скоро узнаете.
Князь уже тащил корзину с вином и фруктами.
– Едем. Расходы прошу оплатить по счету.
– Ладно. Садись. За эм-вэ-дэ не пропадет…
Приехали. Червинская уже была здесь.
– Сейчас от Кюба принесут уху, – сообщила она.
– Это любимое блюдо Распутина? – спросил Хвостов.
– У него не поймешь… Свинья все сожрет!
Червинская недавно окончательно порвала отношения с Сухомлиновыми и заодно с Побирушкой копала под бывшим министром глубокую яму (именно от них общество столицы насыщалось сплетнями о мнимой измене Сухомлинова). Раздался звонок – лакей доставил от Кюба горячую уху. Не успели с ним расквитаться, как ввалился и Распутин… Белецкий вспоминал, что не только он, но «даже Андронников и Червинская были поражены некоторою в нем переменою: в нем не было более апломба и уверенности в себе». Это объяснялось одним: Распутин был угнетен, что не он, а Побирушка провел Хвостова в министры… Расселись. Червинская, как хозяйка, стала черпать из золоченой «тюрины» ароматную уху. Надо было разрядить обстановку, и Хвостов отказался есть:
– Пока отец Григорий не благословит…
Распутин, входя в роль, широким мановением руки перекрестил уху и тарелки с закусками. Отдельно осенил все бутылки.
– Позволь? – сказал Хвостов, берясь за мадеру.
– Лей, – отвечал Распутин, потом обернулся к Побирушке.
– Не князь, а мразь! Што ты у меня под ногами-то выкручиваешься?
– Тихо, тихо, не шуметь, – вступилась Червинская.
Побирушка повел себя неглупо:
– Чего ты орешь? Смотри, встретили честь честью. Алексей Николаич и Степан Петрович едят уху, которую ты благословил. Мы старались, к Елисееву заезжали, чтобы тебе же мадера была…