Нечистая сила
Шрифт:
Это был певец Анатолий. Он обладал удивительно густым басом. Такой голос мог украсить любой церковный хор. Прихожане очень любили, когда с правого с клироса звучал его бас-профундо.
Певцов церковного хора часто называют певчими. На правом клиросе всегда самые лучшие певчие, многие из которых имеют музыкальное образование, являются профессиональными певцами, и пение в храме совмещают с основной работой. Левый же клирос порой даже называют любительским или будничным. Чаще всего состоит он из прихожан, обладающих хорошим голосом и слухом. Анатолий был певчим правого клироса. Он знал себе цену, привык к похвалам в свой адрес, но, казалось, вел себя довольно скромно, т.к. был неразговорчив.
Вознаграждение за свой труд певчие обычно получали сразу после окончания службы. Бывало и так, что жалования эти были неодинаковы. Особо знатному певцу платили больше. К чести Анатолия, надо сказать, от таких привилегий он отказался сразу, как только был приглашен в хор, заявив регенту: «Как остальным, так и мне».
Бывало, что певчих наказывали, в том числе и рублем, за ошибки или плохую спевку, но чаще всего за опоздания к службе на одну-две минуты. Такое нарушение дисциплины, почему-то было самым частым. Анатолий всегда приходил в храм заблаговременно. Но был у него один недостаток: случалось, что он являлся к службе не совсем трезвым.
Грех этот ему обычно прощали, т.к. качество его пения от принятого им алкоголя не ухудшалось, а даже наоборот, становилось лучше. В среде священно- церковнослужителей иногда говорили перед службой:
– А Анатолий-то наш маленько «подшофе».
– О, значит, сегодня особо хорошо петь будет.
Процесс создания нового хора редко проходит гладко: то регент недоволен певчими, то певчие никак не могут поладить друг с другом, то, вдруг, покажется кому-то слишком малым материальное вознаграждение, получаемое за свои «большие» труды. Во многом благодаря мудрости и мягкости настоятеля, период этот прошел в храме как-то незаметно. Большая часть хора правого клироса сформировалась уже в 1990-ом и оставалась постоянной на протяжении нескольких лет. Профессионалы могли петь сразу «с листа», а регент была знакома даже со старинной нотной грамотой «крючком». Она имела хороший голос, большой диапазон позволял ей брать очень высокие ноты. Особенно нравилось прихожанам, когда она исполняла какое-нибудь песнопение «соло».
Но ровную жизнь певчих нарушил однажды такой случай.
Регент понимала, что рано или поздно может произойти такое, что Анатолий придет в храм не немного, а много «подшофе». Она старалась деликатно, чтобы не вывести из себя могучего баса, напоминать ему о недопустимости употребления спиртного не только в день богослужения, но и накануне. Анатолий скрипел зубами, вращал покрасневшими глазами, но молча принимал упреки в свой адрес, хотя было видно, как тяжело ему это дается. И вот однажды к началу службы бас не пришел. Он опоздал минут на 20, с большим трудом забрался на клирос, и, уцепившись за перила, встал на свое обычное место. Регенту было достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Посмотрев на Анатолия, она молча поднесла палец к губам и указала на лавку. Все было понятно, бас на сегодня от пения отстранен.
Что происходило в душе певца, догадаться не трудно. Он сидел молча, лишь иногда вдруг сильно ударял кулаком правой руки в левую ладонь, после чего досадливо кивал головой. То ли обида на регента, то ли на самого себя выражались в этих жестах. Однако уходить он не собирался, так и сидел на длинной лавке, под которой мирно дремал на коврике черный Шельма – Нечистая сила. Видно сила эта и подсказала Анатолию вариант мести.
Когда регент запела «соло» - в храме, как всегда, прекратились все посторонние звуки. Никто из прихожан не передвигался от иконы к иконе, не передавал свечи, люди молились, слушали, затаив дыхание. И вот, в кульминационный момент пения, когда была взята самая высокая нота, Анатолий вдруг наступил бедному Шельме на хвост. Душераздирающий крик бедного животного перекрыл голос певчей.
Возможно, потому что у правого клироса было открыто окно, люди не обратили внимания на этот чуждый звук, «донесшийся с улицы». И регент не прекратила пение, она спокойно допела свою партию до конца, и лишь потом прошептала Анатолию в ухо: «Вон!!!»
После этого случая дня два Анатолий в храме не появлялся. А когда пришел, то сразу был приглашен в настоятельскую келью. Не знаю, какое наказание было определено певцу настоятелем и регентом, но с тех пор он всегда приходил на службу трезвым. Кроме того, настоятель распорядился, чтобы уже за час до службы кота в храме уже не было. Следить за этим, поручено было сторожам. Кот же счёл место на правом клиросе небезопасным и перебрался на левый, а завидев Анатолия сразу бросался наутёк.
– У-у! Нечистая сила! – шипел ему в след певчий.
Он пытался всячески загладить свою вину, старательно пел, называл регента на «Вы», не позволял себе сидеть в ее присутствии, но в душе чувствовал, что обида на него ни у настоятеля, ни у регента не прошла. Настоятель, прежде приветствовавший Анатолия простыми словами: «Ну, как у тебя дела на работе? На гастроли со своим творческим коллективом не собираешься?», теперь, не интересовался им, а если и разговаривал, то холодно, и только при необходимости, при чем тоже называл певца исключительно на «Вы».
Добрый финал этой истории произошел в декабре, когда праздновали день Ангела настоятеля. После службы священно- и церковнослужители собрались в трапезной за длинным праздничным столом. Правый хор присутствовал в полном составе. Каждый из произносивших тост-здравницу, заканчивал сою речь словами: «… на многая и благая лета!», после чего хор громко пел многолетие.
Вдруг настоятель, посмотрев на Анатолия, спросил:
– А почему у Анатолия рюмка пуста?
– Нет-нет, батюшка, я лучше поостерегусь. Я лучше дома за Вас выпью – поспешил отказаться певец.
– Эх, Толя!.. – сказал вдруг настоятель. – Ты ведь и сам все понял. Налейте ему!
Анатолий посмотрел на регента. Та молча кивнула и улыбнулась. Обид ни у кого больше не осталось. Всем было легко на сердце. Особенно же радовался сам певчий.
В этот день «Многая лета», раздававшееся в трапезной храма, слышал, наверное, весь район.
Наступил январь. Числа 16-го или 17-го вечером привезли покойника. Гроб поставили в храме, назначили чтеца, чтобы до утра читал псалтирь. Бабушки, что убираются у подсвечников, все никак не могли закончить свою работу. Им решила помочь библиотекарша Света. Когда она вышла из библиотеки и направилась к дверям храма, то поскользнулась и, падая уже, крикнула: «Господи помилуй!», когда жестко шмякнулась на заледеневшей дорожке, воскликнула: «Слава Тебе, Господи!».
– Света, – спросил я, помогая ей подняться, – Как же ты, даже падая, успела помолиться?
– А я очень испугалась, что получу травму, вот и закричала «Господи помилуй!», а когда упала, то поняла, что ничего себе не повредила, потому сразу Господа и поблагодарила.
«Вот – подумал я, – А я бы, если бы так шмякнулся, чего сказал? Есть чему поучиться».
Мы вошли в храм. Я направился в алтарь готовить все для завтрашней службы, а Света, прихрамывая, поплелась помогать бабушке Клавдии закончить уборку в храме.