Нечто под маской

Рокотов Сергей

– Маргарита, нам так и не удалось поговорить, - раздался металлический бас.
– Вы совершенно зря мне не открыли. Подняли шум... Напрасно... Соседка ваша меня видела...

– Но если вы хотели сообщить мне что-то важное, вы могли бы найти меня и в другом месте, например, подождать около моей работы, - возразила Рита, как-то осмелев.
– Я была уверена, что вы пожелаете возобновить разговор.

– Я хотел..., - как-то судорожно, делая глотательные движения, произнес незнакомец.
– Хотел прийти. Но... мне... Я не смог. Мне помешали. За мной следят. К себе я не имею возможности вас пригласить. Так что, единственное место, где мы могли бы поговорить, это ваша квартира. Я нахожусь не так уж далеко. Только открывайте

сразу. Не надо, чтобы ваша соседка меня видела. Что-то она мне не нравится...

– Да?
– удивилась его словам Рита.
– Но ко мне сейчас никак нельзя, категорически заявила она, хотя стала ощущать, что перестает бояться этого человека.

– У вас гость..., - не то вопросительно, не то утвердительно произнес незнакомец с какой-то горечью в голосе.

– А почему вы полагаете, что именно гость, а не гостья?

– Потому что я знаю, что у вас гость, а не гостья, более того - я даже знаю, как зовут вашего гостя...

– Да кто же вы такой, наконец?!
– вдруг разозлилась Рита. Чувство страха сменилось чувством любопытства, на смену любопытства пришло чувство раздражения. На каком основании этот человек вмешивается в её личную жизнь?! Да, у неё находится бывший муж, пусть у них не сложились отношения, пусть они разорваны, но ему-то какое до всего этого дело?!

– Я человек, который желает вам добра, - тихо ответил незнакомец.

– А как мне вас называть?
– обескураженная его мирным тоном, спросила Рита.

Молчание на том конце провода. А затем рядом с Ритой появился Степан, удивленный её криком в телефонную трубку.

– Кто это?
– шепотом спросил Степан.

Рита внимательно поглядела ему в глаза и махнула рукой, отстань, мол...

– Я позвоню попозже, - сказал неизвестный и положил трубку.

– Так кто же это был такой?
– не отставал Степан.

– Любовник мой!
– крикнула Рита.
– Тебе-то какое дело? Кто ты мне такой? Ты мне никто, запомни это, и никаких вопросов задавать мне ты не имеешь права. Мы с тобой давно в разводе!

Степан сник от её жесткого тона, опустил глаза.

– Ты знаешь, я тебя ревную, - кротко произнес он.
– Так что ты уж меня извини за вопросы. Это от избытка чувств.

– С каких это пор такие горячие чувства?
– усмехнулась Рита.

– С таких самых, - буркнул Степан.
– С таких самых, когда я понял, что никому не нужен на этой Земле.

– Приступ черной меланхолии... Но утешить тебя мне нечем, ты и мне не нужен. Какой с тебя прок?

– Раньше ты не была такой прагматичной, - покачал головой Степан с укоризной в глазах.

– Я, к сожалению, не была прагматичной, не то, что некоторые другие, - с презрением произнесла Рита.

– Это я-то был прагматичным?
– вытаращил глаза Степан.
– В чем, в чем, но в этом меня упрекнуть невозможно. Я открыт, слишком открыт, в этом моя беда...

– Ты, может быть, и да. Ты просто страшный эгоист, избалованный эгоист... А вот твои отец и мать...

– Да что мне до них?!
– закричал, потрясая худенькими, поросшими черным волосом, кулачонками Степан.
– Эти люди меня сделали несчастным человеком! Про отца теперь всем известно, что это был палач. От косых взглядов деваться некуда, эдакий постоянный немой укор, а то и не немой, а весьма-таки звуковой... Так это он был, понимаешь ты, он, а не я! Я родился в шестьдесят девятом году! Я что, за него должен нести ответственность? Я и его-то самого помню довольно смутно, эдакое что-то очкастое и мрачное в полосатой пижаме... Жесткие волосы на огромных ушах помню еще... Папа спит, не шуми... Вот и все! Или за мамашины стихи я должен нести ответственность? Да, мы жили на эти деньги, жрали икру и семгу, покупали дачи, машины, и квартиру из пяти комнат дали тоже за отцовские "заслуги". Теперь-то мне что делать, скажи мне?! Они это они, я это

я! Я несчастный, одинокий, безработный человек, мне не на что жить, у меня нет никого! Свою мать я ненавижу! Понимаешь ты, ненавижу гораздо больше, чем ты! Она теперь совсем озверела, когда её дела стали плохи. Раньше она пряталась за своей вальяжностью, зажиточностью, весомостью. Теперь же она просто самая настоящая фурия, постоянно срывающая на мне свою злобу, больше-то не на ком! Ей советовали написать мемуары, говорили, что эта книга станет бестселлером, она села было, а потом бросила, поняла, что выставит себя в таком виде, что станет ещё хуже. Да и заплатили бы за её мемуары гроши, кому все это теперь нужно? Раньше надо было! А она все пыталась строить из себя то жертву сталинизма, то шестидесятницу. Тогда бы ей раскрыться - в годах восемьдесят седьмом - восемьдесят восьмом. А, все равно, на это не проживешь! То продавала все подряд, не вылезала из комиссионок и букинистических, дачу сдавать западло считала, недавно только решилась, и то клиентов чуть ли не год подбирала, пусть уж меньше платят, лишь бы не осквернили святая святых... На это и живем, откуда деньги-то? Машину продали, скоро и дачу продадим, не на что её содержать. Невыгодно она её сдала...

– Знаешь что, хватит прибедняться!
– Рите безумно надоело слушать жалобы Степана на свою и мамашину скудость.
– Я знаю, сколько стоят и ваша дача, и ваша квартира. Продайте дачу или квартиру, на эти деньги несколько жизней можно прожить...

– Да я бы так и сделал!
– воскликнул Степан.
– Но она, она-то хочет, чтобы все было, как раньше. Машина ещё ладно, ни я ни она и водить-то не умеем, а вот дача, квартира в центре города - все это должно обязательно быть. Попробуй, переубеди её. Я осатанел, Риточка, я не могу с ней больше. Пусти меня к себе! Я умоляю тебя, мне некогда больше деваться! Я ужасаюсь при мысли, что мне сейчас надо опять ехать домой и общаться с мамашей! Она меня поедом ест, я устал от нее... Пойдем, выпьем, я же налил, - жалобным голосом простонал он.
– Не могу больше...
– Он прикоснулся к руке Риты, но она резко отшатнулась с брезгливостью.

– Пошли, выпьем, - сказала она.
– А вообще-то, Степа, держи себя в руках, ты же мужчина, в конце концов. Противно на тебя смотреть...

– Да мне и самому противно, - отвел взгляд Степан.
– Я ненавижу и презираю себя. А наложить на себя руки тоже не могу, смелость нужна...

Они вышли на кухню и выпили ещё по рюмочке ликера. Затем Степан подпер подбородок руками и надолго замолчал. Уставился куда-то в стену, думал о чем-то и молчал... А потом вдруг глаза его закатились, он начал оседать на пол, и, наконец, грохнулся со стула вниз. Рита бросилась к нему, приподняла ему голову, пощупала пульс. Пульс и впрямь был сильно учащенным.

– Вставай, Степа, вставай, - пыталась она растормошить его. Степан только слегка стонал.

Наконец, ей удалось приподнять его и, поддерживая под руки, Рита повела его в комнату. Уложила на диван, сняла ботинки, попыталась всунуть в рот таблетку валидола.

– Я "Скорую" вызову, - заявила она.
– Тебе плохо...

– Не надо, - стонал он.
– Не надо, ради Бога, не надо, я отлежусь... Только ты посиди со мной, посиди, не уходи... Если можно, принеси мне горячего чаю... Что-то меня знобит...

Рука у него и впрямь была совершенно ледяная. А пульс не ниже ста тридцати ударов в минуту. Да, догулялся Степан Егорыч...

Рита принесла ему чаю, он присел на диване и стал отхлебывать. При этом он казался ей таким маленьким и жалким, что она непроизвольно погладила его по каштановым непромытым волосам. Он с благодарностью поглядел на нее.

– Риточка, - прошептал Степан.
– Никого у меня нет, кроме тебя...

От этих слов у неё слегка дрогнуло сердце. Она поставила стакан с чаем на тумбочку и вышла из комнаты, погасив свет.