Нечто в воде
Шрифт:
На линии повисает тишина.
– Он не сказал, кто ему донес.
И вновь тишина.
– Не волнуйся, Эрин. Я в порядке. Ты же знаешь, после увольнения нас тут же отправляют к кадровикам. Выводят из одной комнаты и заводят в другую, где тебя ждет кадровик. Прикрывают свои чертовы задницы. Бога ради, полная же чушь! Кадровик спрашивает, нет ли у меня претензий, а я должен сказать: «Нет, все замечательно, так лучше для всех, Лоуренс оказал мне услугу. Открыл путь к следующей ступени, бла-бла-бла», – возмущается Марк. – Все
А я-то не дома! Я на данный момент в тюрьме Холлоуэй, и вот-вот начнется мое первое интервью. Он же не мог об этом забыть? Я в тюремной комнате для свиданий. Черт! Марк, пожалуйста, обойдись без меня. Пусть у тебя все будет хорошо.
Нет, если я ему нужна, надо ехать. Вот ведь черт! Эти постоянно разрывающие нас противоречия: твоя собственная жизнь и необходимость быть там, где нужна. Личная жизнь либо отношения. Как ни стараешься, всегда приходится чем-то жертвовать.
– Мне приехать домой? – спрашиваю я.
Молчание.
– Нет, нет, все нормально, – говорит наконец он. – Мне нужно сделать чертову уйму звонков и что-то придумать. Найти новое место раньше, чем поднимется шум. Рэйфи и Эндрю должны были связаться со мной еще вчера…
Я слышу, как у него там стучат в дверь.
– Черт возьми. Секунду, ребята! Можно отлить спокойно? – кричит он. – Милая, я должен идти. Время вышло. Позвони мне после интервью. Люблю тебя.
– И я тебя. – Поздно, он уже бросил трубку.
Возвращаюсь в тишину комнаты для свиданий. Охранник бросает на меня довольно дружелюбный, но хмурый взгляд.
– Не хотел вас прерывать, только здесь нельзя пользоваться телефоном, – бормочет он, стыдясь своего бюрократизма.
Я понимаю: он всего лишь делает свою работу. Переключаю телефон на авиарежим и кладу на стол. Вновь воцаряется тишина.
Смотрю на пустой стул, стоящий по другую сторону стола. Стул для интервьюируемого.
И на краткий миг ощущаю блаженный трепет: я свободна. Я не там, с Марком. Передо мной открыт целый мир. Это не мое дело.
Сразу же приходит чувство вины. Какой чудовищный эгоизм! Что значит «не мое дело»? Проблема наша общая, ведь через несколько месяцев мы поженимся. Я ловлю себя на том, что не могу по-настоящему это прочувствовать. Мне кажется, что трудности Марка меня не касаются. Почему нет ощущения катастрофы? Я свободна, и у меня легко на душе.
Я уверяю себя, что с ним все будет в порядке. Может, поэтому ничего и не чувствую – завтра все наладится. А сегодня вернусь домой пораньше. Приготовлю ужин. Открою бутылку вина. Да, ужин с вином – и все будет хорошо.
Меня возвращает к реальности гудение автоматических дверей, за которым следуют негромкие щелчки засовов. Я поправляю блокнот. Переставляю ручки. Охранник ловит мой взгляд.
– Если в какой-то момент
– Да. Спасибо, Амал.
Дарю ему свою самую профессиональную улыбку и включаю на запись камеру, линза которой нацелена на дверь.
Амал нажимает кнопку. Оглушительное гудение. Ну все, поехали. Первое интервью.
За сетчатым окошком в двери появляется невысокая светловолосая девушка. Она сверлит меня взглядом, затем отворачивается.
Я встаю раньше, чем сознательный импульс достигает области мозга, ответственной за принятие решений. Вновь звучит сигнал открытия дверей, щелкают магнитные замки.
В комнату входит первая из трех заключенных, у кого мне предстоит брать интервью. Холли Байфорд двадцать три года, она невысокая и ужасно худая. Длинные волосы небрежно собраны на макушке, синий тюремный комбинезон мешком висит на тоненькой фигурке. Очень острые скулы. С виду совсем ребенок. Говорят, что человек по-настоящему чувствует свой возраст, когда все вокруг начинают казаться ему до невозможности юными. Я недавно отпраздновала тридцать, а Холли Байфорд кажется мне шестнадцатилетней.
За ее спиной с шумом закрывается дверь. Амал прочищает горло. Рада, что он остался здесь. Вчера мне звонили из тюрьмы: Холли определенно делает успехи, но они пока что не хотели бы оставлять ее без присмотра с посторонними людьми. Девушка стоит в раскованной позе, отойдя от двери всего на пару шагов. Глаза равнодушно скользят по мебели и стенам, не задерживаясь на мне. Она меня будто не замечает. И вдруг ее взгляд впивается мне в лицо. Я непроизвольно напрягаюсь, однако быстро беру себя в руки. Взгляд у нее тяжелый, как удар. И производит куда более впечатляющий эффект, чем ее щуплая фигурка.
– Значит, вы Эрин? – спрашивает она.
– Рада встрече, Холли, – киваю я.
Несколько наших телефонных разговоров за прошедшие три месяца были краткими. Говорила в основном я: объясняла детали проекта, а она больше слушала, изредка вставляя отстраненные «ага» или «нет». Увидев наконец свою будущую героиню, понимаю, что молчание, казавшееся по телефону пустым, на самом деле значит очень много. Просто раньше я не могла видеть, чем оно наполнено.
– Не хотите присесть? – предлагаю я.
– Нет.
Она остается у двери.
Противостояние.
– Сядьте, пожалуйста, Холли, иначе мы вернем вас в камеру, – выпаливает в гнетущую тишину Амал.
Она медленно выдвигает стул, садится напротив меня, чинно кладет руки на колени. Поднимает взгляд к окну с матовым стеклом высоко на стене. Я быстро оглядываюсь на Амала. Он подбадривает меня кивком: «Давайте».
– Итак, Холли, я буду задавать вопросы, как предупреждала по телефону. Не обращайте внимания на камеру, ведите себя как обычно.