Недалеко от Земли
Шрифт:
– Наверное, – Хромов пожал плечами. – Ты физик. Тебе виднее. Но коли она там уже есть, грех не воспользоваться.
– Пользуйся, пользуйся, – Раф взял широкий нож и начал разделывать помидоры. – А я буду получать удовольствие.
– Кстати, а где все наши?
– Разбрелись кто куда, – Дорин продолжал методично орудовать ножом. – У каждого своя предпраздничная программа. Если хочешь, можешь к кому-нибудь присоединиться. Посмотри, авось, что понравится.
– А ты что же?
– А мне и здесь неплохо. Скоро в Елань поеду. Когда вернемся, у камина посидим, порассуждаем. Выпьем по бокалу красного. К вечеру подготовимся. Глядишь, к тому времени и остальные подтянутся.
Хромов: Джек, ты где?
Клеменс: У родителей.
Хромов:
– Ты не обижайся, Раф, но я тогда тоже побегу. У меня, знаешь ли, кой-какой шопинг наметился. Кликни, если нужда будет, ладно?
– Договорились, – израильтянин перешел к огурцам. Когда он обернулся, Хромова уже и след простыл. Покачав головой, Дорин снова взялся за нож, но наткнулся на умоляющий взгляд Играя. Тогда он ухватил с тарелки уже подостывший, но все еще теплый беляш и протянул его псу. Тот с благодарностью аккуратно принял подношение и потрусил к своему месту.
Кобыш, несказанно довольный устроенным себе развлечением, возник прямо посреди ванной комнаты и, оставляя на кафельном полу мокрые следы, проследовал мимо джакузи к душевой кабинке. Содрав с себя влажные плавки, он сдвинул матовую дверцу, покряхтывая от избытка чувств, забрался внутрь и пустил теплую воду. «Хорошо-то как, – пришла соответствующая моменту мысль. – Не то, что раньше. Пока после купания домой доберешься, уже и забудешь, как оно было…» Дмитрий провел на пустынном атолле в экваториальных широтах часа четыре. Сначала он просто любовался уходящей за горизонт зеленоватой поверхностью океана, сверкающей мириадами солнечных искорок и пенными барашками волн, бездумно слоняясь по самой кромке воды. Потом, когда стало ощутимо припекать, с гиканьем бросился в прохладную стихию и мощным брассом проплыл метров двести. Перевернувшись на спину, блаженно раскинул руки и закрыл глаза. Прислушался. Акул поблизости не оказалось, стало быть, они вняли его предупреждению. Некоторое время он нежился, вдыхая ароматы океанских просторов и едва заметно перебирая ногами и руками, затем одним движением ушел в глубину. Плавно двигаясь сквозь прозрачную толщу воды, пронизываемую снопами света, Кобыш плыл над самым дном, касаясь причудливой мерно колышущейся растительности и наблюдая за стаями рыбешек, окрашенных тропической природой-затейницей во все цвета радуги.
Скорее всего, он обогнул атолл, потому что, любуясь подводными ландшафтами и их обитателями, потерял счет времени, но когда оказался на том же месте, откуда начал свою экскурсию, заметив еще издали крупный обломок ярко-красного коралла, решил, что на первый раз хватит. Оттолкнувшись от бархатистого песка, Дмитрий устремился к зеркально отблескивающей тонкой пленке, разделяющей два океана, воздушный и водный, и тут же его посетила внезапная шальная идея. Не останавливаясь ни на мгновение, он пронзил эту пленку и рванулся дальше, в безбрежный простор неба. Взмывая все выше и вращаясь вокруг своей оси, подобно некоему таинственному снаряду океанских глубин, по прихоти случая выпущенному из жерла неведомой на суше загадочной подводной пушки, Кобыш стремительно поднимался над сверкающей изумрудной поверхностью, пока атолл не превратился в маленькую золотистую подковку, покрытую бахромой пальм. Тогда он завис на некоторое время, осматриваясь и ощущая на влажном теле легкие касания пахнущего солью ветерка, растопырил руки крыльями и, не торопясь, стал снижаться, описывая прихотливые круги над увеличивающимся с каждой минутой разомкнутым колечком атолла. Коснувшись гребешков волн, снова нырнул в прозрачные сумерки подводного мира, наслаждаясь неожиданной властью над двумя стихиями.
Вдоволь наплававшись и налетавшись, Кобыш утомленно растянулся на горячем песке и сообразил себе стакан холодной минералки и сахарную трубочку с шоколадным мороженым. Вскоре он перебрался в тень, потому что солнце уже начало палить немилосердно, и лежать под его жалящими лучами стало невмоготу. Прислонившись спиной к шершавому стволу пальмы, он какое-то время еще сидел, раздумывая, возвращаться обратно или повторить развлечение. В результате, склонившись к последнему варианту, встал и бегом бросился к спасительной прохладе воды. И только насытившись необыкновенными впечатлениями под самую завязку, Дмитрий решил, что пора и честь знать.
И вот теперь, смыв с себя налипшие песчинки и океанскую соль, он довольно вздохнул, накинул на плечи халат и отправился в свою комнату. Настенные часы показывали без четверти три. «Еще целый вагон времени, – удивился Кобыш, ему-то казалось, что за забавами в тропиках прошла большая часть дня. – Надо приодеться, что ли. И ребята, наверное, меня потеряли. Хотя какое там! Если бы хватились, кто-нибудь да связался бы. Видимо, тоже резвятся, кто во что горазд. Отрабатывают навыки». Он выглянул в окно. Смотреть на заснеженную тайгу после только что простиравшегося вокруг необъятного океана было до изумления странно. «Как же тоскливо людям, – внезапно подумал Дмитрий, – волею обстоятельств прикованным к одному месту и даже не предполагающим, что такое истинная свобода. А ведь почти любой человек достоин этого. Ну, кроме тех, конечно, кто поведением своим больше похож на злобных животных. Таким дай волю! Им вот самое место в клетке…» Он представил себе аллегорическую картину: мама, похожая на Машу, с сыном, вылитым Федором, все в белом, пролетают над лесом, а внизу, сквозь непроходимый бурелом, пробирается заросший щетиной мужик в грязной фуфайке, матерясь и понося на чем свет стоит пр-р-роклятую жизнь. «Мама, – спрашивает мальчуган, – а почему дядя пешком идет? Ведь перелететь гораздо проще». «А потому, сынок, – отвечает женщина, – что он плохо учился в школе, обижал тех, кто слабее его, а потом и вовсе начал отбирать у других вещи, потому что сам ничего ни придумать, ни сделать не умел и не хотел. Вот и ходит теперь по дремучей чаще из-за того, что лишен обычных человеческих способностей».
Кобыш насмешливо фыркнул, и тут же ему стало обидно. «Ну, почему все так устроено? – мелькнула горькая мысль. – Ребенок приходит в этот мир с душой, чистой, как свежевыпавший снег. И каким же надо быть слепым и равнодушным мерзавцем, чтобы постепенно, года от года, превращать его в одного из многих, в обывателя, стремящегося поменьше думать и работать, зато основательно развлекаться и получать, или, еще хуже, лепить из него орудие для своих честолюбивых замыслов. И ведь так продолжается из века в век, и ничего, по большому счету, не меняется. Почему? – он повернулся и неспешно продефилировал к дивану. – Впрочем, откуда такой пессимизм? Оставим его в уходящем году. Теперь мы тоже кое-что умеем и уж потрудимся на славу. Не так ли, Дима? – и твердо ответил. – Так».
Рассмотрев и отвергнув несколько вариантов, он, наконец, облачился в серые просторные брюки, серую же фланелевую рубашку, поверх надел мягкий шерстяной пуловер и закончил всю процедуру, обувшись в светлые удобные туфли. Подойдя к зеркалу, критически оглядел себя, нашарил в тумбочке электробритву и еще минут пять жужжал ею, убирая с подбородка едва заметную щетину. После чего покинул комнату и спустился на второй этаж. Дверь в хозяйские апартаменты оказалась открытой, и оттуда доносились веселые возгласы, смех, добродушное никитино гуканье и женские «ахи» и «охи». «Ага, – Кобыш подошел поближе и постучал костяшками пальцев по косяку. – Значит, деревенские уже здесь»
– Войдите, – раздалось из глубины помещения.
Дмитрий переступил через порог и увидел душещипательное зрелище. Обширный диван и не менее обширный стол были завалены грудами вечерних платьев, роскошных юбок, гламурных блузок, палантинов, боа и прочей праздничной мишуры, вплоть до шляпок с павлиньими перьями. Тут же находилось большое, метра под два высотой, трюмо с почти полностью распахнутыми створками. А перед ним стояла нестарая еще (ее даже пожилой назвать было трудно) женщина очень милой наружности и растерянно рассматривала свое отображение. Все прочие в составе Дорина, Маши, Никиты и Федора окружали ее плотным кольцом и забрасывали советами, замечаниями и предложениями. Играй, залегший в углу и положивший морду на передние лапы, крайне настороженно взирал на эту суету.
– Нет, ребята, – говорила женщина, поворачиваясь и робко глядя на переливающийся вечерний туалет, сидевший на ней, по меркам Кобыша, очень даже неплохо. Высокая грудь и почти девичья осанка лишь подчеркивали достоинства платья. – Я никогда в жизни не носила таких вещей. Даже как-то неудобно! Ой! – она увидела в зеркале бесшумно подошедшего гостя и, быстро обернувшись, смущенно сказала:
– Здравствуйте!
– Добрый день! – он осторожно взял протянутую лодочкой руку, слегка развернул и, склонившись, галантно прикоснулся к ней губами.