Недавние были
Шрифт:
– Где может быть наша Люба?
И запела:
Потеряла я колечко,
Потеряла я любовь…
– А вот и она идёт, - говорю, - да ещё и с чаем. Не иначе, как научилась мысли на расстоянии читать!
Я и помыслить не мог в тот момент, что так скоро оборвётся жизнь этой выдающейся дочери великого русского народа, самоотверженно боровшейся за его свободу и счастье, за коммунизм. Не успел я закончить беседу с одним из активистов бюро жалоб, как пришла Люба Новоселова, бледная, чрезвычайно взволнованная.
– С Марией Ильиничной плохо, - с трудом выговорила она.
Попросив посетителя обождать, я побежал в кабинет М.И. Ульяновой. Она сидела за письменным столом, опустив голову на руки. Её лицо побагровело от прилива крови.
– Что с вами?
– спросил я.
Ответа не последовало. Мария Ильинична была в бессознательном состоянии.
Немедля звоню в кремлёвскую больницу и Н.К. Крупской. Врачи и Надежда Константиновна приехали через несколько минут.
Марию Ильиничну уложили на диване в её рабочем кабинете».
Мария Ильинична умерла пять дней спустя на том же диване в своём рабочем кабинете, на который её уложили сразу после кровоизлияния. Жизнь её оборвалась на полном рабочем ходу - прекрасная жизнь, образец служения делу своего народа до последнего вздоха.
Легко понять чувства Дмитрия Алексеевича Ершова, кончающего свою книгу «Большой друг рабселькоров» словами: «Я счастлив тем, что до самой смерти Марии Ильиничны был её ближайшим сотрудником и заместителем по должности, пользовался её доверием и уважением. Это были лучшие годы моей жизни».
Кроме посвященной Марии Ильиничне книги «Большой друг рабселькоров», Дмитрий Ершов написал о ней ещё одну книгу - «Мария Ильинична Ульянова». Обе они лежат предо мной. Читаю дарственную надпись: «Старому другу…» Да. Вот оно как бывает в жизни. Старый друг… Пожалуй, даже дважды друг -двадцатых годов и сегодняшний.
СТЕПАН ПИСАХОВ И СЕМЁН МАЛИНА
Очень своеобычной и примечательной фигурой среди архангельских писателей был Степан Писахов. Впрочем, был он не только писателем, но и сказочником, и живописцем, и путешественником.
Чтобы сразу дать представление о том, каков Степан Писахов, приведу одну его небольшую сказку «Как поп работницу нанимал»:
«Тебе, девка, житьё у меня будет лёхкое, - не столько работать, сколько отдыхать будешь!
Утром станешь, ну, как подобат, до свету. Избу вымоешь, двор уберёшь, коров подоишь, на поскотину выпустишь, в хлеву приберёшь и - опи-отдыхай!
Завтрак состряпашь, самовар согреешь, нас с матушкой завтраком накормишь и - спи-отдыхай!
В поле поработашь али в огороде пополешь, коли зимой - за дровами али за сеном съездишь и - спи-отдыхай!
Обед сваришь, пирогов напечёшь, мы с матушкой обедать сядем, а ты - спи-отдыхай!
После обеда посуду вымоешь, избу приберёшь и - спи-отдыхай!
Коли время подходяче, в лес по ягоду, по грибы сходишь, али матушка в город спосылат, дак сбегашь. До городу - рукой подать, и восьми вёрст не будет, а потом - спи-отдыхай!
Из «города прибежишь, самовар поставишь. Мы с матушкой чай станем пить, а ты - спи-отдыхай!
Вечером коров встретишь, подоишь, корм задашь и - спи-отдыхай!
Ужну сваришь, мы с матушкой съедим, а ты - спи-отдыхай!
Воды наносишь, дров наколешь - ето к завтрему, и - спи-отдыхай!
Постели наладишь, нас с матушкой спать повалишь. А ты, девка, день-деньской проспишь-проотдыхашь - во што ночь-то будешь спать?
Ночью попредёшь, поткёшь, повышивашь, пошьёшь и опять - спи-отдыхай!
Ну, под утро белье постирашь, которо надо - поштопашь да зашьёшь и - спи-отдыхай!
Да ведь, девка, не даром. Деньги платить буду. Кажной год по рублю! Сама подумай. Сто годов - сто рублёв. Богатейкой станешь!»
Сказка «Как поп работницу нанимал» - сказка старая, и пришла к Писахову из Пинеги. Сам Писахов, хотя и коренной архангелогородец (тут родился, тут и умер), но говорил, что у него «деды и бабки со стороны матери родом из Пинежского района». Надо сказать, что Пинега издавна славилась сказочниками и песенниками. Пинега - заповедный край стародавней русской сказки, а в писаховском роду она была в особом почёте.
«Мой дед был сказочник, - писал Степан Григорьевич с гордостью.
– Звали его сказочник Леонтий. Записывать сказки тогда никому и в голову не приходило. Деда Леонтия я не застал. Говорили о нём, как о большом выдумщике - рассказывал всё к слову и всё к месту».
Немалым выдумщиком был и сам Степан Григорьевич, иной раз и безудержным выдумщиком. Я как-то заговорил с ним об этом.
– Что это вы, Степан Григорьевич. Мороз у вас до семисот градусов доходит, через Карпаты вы на корабле переправляетесь, а по реке вскачь мчитесь. Дома у вас приплясывают и, сорвавшись с места, на свадьбу в другую деревню торопятся. Налима вы по улицам водите, как собаку, на цепочке, а волков по полсотни к избе своей волочете, да ещё десяток на себя, на манер шубы, надеваете. Кстати, волки эти мороженые, а замерзли потому, что мороз не то на сто, не то на двести градусов хватил. А сами вы, рассердясь на волков, так разгорячились, что вода в бутылке, которая была у вас в кармане, несмотря на неистовый мороз, вскипела. Когда вы вернулись из лесу, мужики об вас цигарки прикуривали. Потом от вашего жару баня грелась. Словом, такое у вас, что только руками разведёшь.
Но разводить руками мне не довелось. Не успел. Писахов опередил, и сам руками замахал. Потом вскочил с места и спросил, заглядывая снизу вверх мне в глаза:
– Зато ведь не соскучились, читая сказки мои?
– Чего нет, того нет, - отозвался я, смеясь.
– Соскучиться с вами невозможно - ни с вами, ни с вашими сказками.
– Вот-вот, - обрадовался Писахов.
– Скука же - вреднейшая вещь. От неё и помереть недолго.
– Пожалуй, - согласился я, но, желая выведать от Степана Григорьевича самое заветное о его сказках, продолжал свой лукавый диалог.
– Ведь за всякой, даже самой фантастической народной сказкой скрыты реальные соотношения людей, вещей, событий…