Неделя в декабре
Шрифт:
Странно, думала Софи, как это получилось, что в последнее время едва ли не каждый, с кем ты сводишь знакомство, оказывается не просто богатым, но богатым безумно, несказанно, безмерно? Сотни миллионов перетекают со счетов этих людей в хедж-фонды и инвестиционные компании, которым уже не удается подыскивать хоть какую-нибудь собственность, которую стоило бы на их деньги купить. До поры до времени Софи и Ланса считала богатым человеком — его жалованье и наградные давали пару миллионов в год, — но теперь точно знала, что в сравнении с другими Ланс был неудачником: рядом с этими людьми они, Топпинги, выглядели почти нищими. Впрочем, ее это не тревожило. Их денег хватит и на эту жизнь, и на полдюжины следующих, а в том, чтобы терять связь с избирателями, многие из которых —
Софи Топпинг, урожденная Салли Джекмен, сорок два года назад появившаяся на свет в Эппинге, и представить себе не могла, особенно в те времена, когда была прилежной, довольной всем ученицей начальной школы, что жизнь ее совершит столь причудливый поворот — и где? — в Англии, не больше и не меньше. Отец Салли был радистом ВВС, мать — парикмахершей; после смерти старика и оплаты всех его долгов выяснилось, что он оставил своей вдове 28 000 фунтов. У миссис Джекмен имелись небольшие деньги, вложенные в строительный кооператив, государство платило ей пенсию, ипотечной закладной у нее не было, тратила она мало, — в общем, на жизнь ей и дочери денег хватало. На карманные расходы — фунтов 50 в неделю — она зарабатывала тем, что стригла подруг и соседок или делала им, посещая их на дому, укладку. Салли хорошо училась в школе, а закончив ее в семнадцать лет, нашла в Сити место секретарши и пять лет спустя сменила имя на Софи, — после того как познакомилась с Лансом, который в ту пору выбивался из сил, работая в отделе информации и рекламы одного скучнейшего банка и пытаясь пробиться в список кандидатов своей партии.
Сейчас, вглядываясь в сидевших за ее столом гостей, Софи прикидывала, сколько каждый из них стоит. Лоудеры: состояние учету не поддается, но сотни миллионов фунтов — это наверняка. Портерфилды: говорят, что больше миллиарда. Аль-Рашиды: десятки миллионов. Доббо Макферсон: «сто с хвостиком миллионов», как сказал Марк Лоудер. Джимми Самюэлс, покупающий и продающий чужие долги: то же самое, «сто с хвостиком». Марджессоны, создатели сайта для подростков: определенно десятки миллионов. Джон и Ванесса Вилс: миллиарды в одном только их фонде. И тем не менее, за вычетом Фарука аль-Рашида, переместившего тонны лаймов из рощ Мексики и Ирана через огромные варочные котлы Ренфру в желудки миллионов людей, а оттуда в подземные коллекторы канализации, никто из них не был связан с чем-либо существовавшим в действительности.
С другой стороны — Габриэль Нортвуд и Клэр Дарнли: ноль. Эти двое не зарабатывали даже нескольких тысяч в месяц — возможно, не зарабатывали и сотен. Они жили в царстве отрицательного капитала, и различие между ними и прочими гостями было различием между миллиардом и «хоть шаром покати».
И еще одно обстоятельство озадачивало Софи: если не считать аль-Рашидов и «Штыка» Боровски, она подбирала гостей вовсе не по признаку богатства. Все прочие — миллионеры, мультимиллионеры, миллиардеры и триллиардеры — были всего лишь срезом общества, людьми, с которыми Софи знакомилась у ворот школы в последние проведенные ею в Норд-парке десять лет. Она отъехала вместе со стулом от стола, резко, так что ножки его завизжали по полу, и хлопнула в ладоши. Настало время рассадить гостей по-другому.
Адам Нортвуд одиноко стоял в темном коридоре «Уэйкли».
Впрочем, никакого одиночества он не испытывал. В голове его звучали три громких голоса: Аксии, Творца Бедствий и Девы с Ножницами.
Он спорил с ними, и тоже громко, хотя единственной, кто мог сейчас услышать его, была Вайолет, которая все еще несла свою обычную вахту у выходившего на темные лужайки окна столовой.
Адам, имевший больше шести футов росту, когда-то красивый, а ныне заросший жирком, ссутулившийся, неопрятный, считал себя главой «Уэйкли», избранником и самым важным его обитателем. С такой бородой и растрепанной гривой волос, как у него, Адам вполне мог быть и пророком.
На нем лежала великая ответственность — он должен был уберечь этот дом от огня. Коснувшись каждой третьей из плиток коридорного пола, он сможет умиротворить Аксию и предотвратить пожар — на сегодня; если же он собьется со счета и коснется не той плитки, это с совершенной несомненностью станет знамением конца.
Он грузно шагнул вперед, приступив к выполнению своей задачи; звучавший в его ушах громкий голос Девы с Ножницами мешал ему сосредоточиться. А ругательства, которыми она его осыпала… И то, что она говорила… Дева приписывала ему желания до того омерзительные, что Адам с трудом понимал, о чем идет речь… Откуда она все это взяла? Не из его головы, это уж точно, поскольку он даже и не слышал о половине того, что она описывала, и уж тем более не рассказывал ей…
Пару часов назад он ненадолго задумался о Габриэле, своем младшем брате. Погадал, как у него идут дела в школе, почему он никогда не приходит сюда. Наверное, слишком занят на ферме.
Голос Аксии вдруг зазвучал громче голоса Девы с Ножницами. «Я погубил прежние поколения, погублю и твое, [68] — заявил Аксия. — Огонь — ваше место. [69] Верь мне и следуй слову моему, иначе ты наверняка сгоришь. Я буду бить их по шеям, бить их по всем пальцам». [70]
68
«Разве они не видели, сколько Мы погубили поколений до них?» (Коран, 6:6).
69
Коран, 6:128.
70
«…Бейте их по шеям, бейте их по всем пальцам!» (Коран, 8:12).
Голос нарастал, Адаму становилось трудно дышать. Сосредоточиться ему всегда было нелегко, и временами он думал, что, пересчитывая плитки, только гневит Аксию, заставляет его кричать громче.
Он дошел уже до середины коридора, до места, где стены раздвигались, образуя вход в столовую. Какофония, воцарившаяся в голове Адама, не позволяла ему додумать до конца хотя бы одну мысль.
Ах, если бы он мог влезть в себя самого, влезть в свой мозг и поочередно выключить все источники шума, тогда ему удалось бы надолго сосредоточиться на одной-единственной мысли, чистой, успокоительной для ума. Он смог бы помешать Деве с Ножницами выдергивать мысли из его головы и передавать их в эфир, чтобы те, кто сидит целыми днями в комнате отдыха, смотрели их по телевизору, — все его мысли, даже самые плохие, про женщин.
Семьдесят девять, восемьдесят… Он почти уж дошел до порога столовой, почти исполнил свой ночной долг. Но Аксия прогневался на него. «Я мощен над всякой вещью, [71] а если кто отрицает это, он лжет, и я отправлю его в огонь на все времена».
На одном конце коридора различался вестибюль, темный, если не считать полоски света под дверью ночного дежурного. На другом — в самом чреве «Уэйкли» — закрытая сейчас дверь в комнату отдыха, опустевшую на ночь, с выключенным в 10.30 телевизором.
71
«…Ведь Он мощен над всякой вещью» (Коран, 6:17).
Между ними стоял Адам, ревевший, чтобы заглушить голоса Аксии и Творца Бедствий, которые выкрикивали ему в уши предупреждения о скорой катастрофе. И теперь уж совсем недалеко от него стояла в молчании, которое она хранила двадцатый год, Вайолет, вглядываясь в темные, пустые лужайки и подняв в приветственном — а может быть, и в прощальном — жесте присогнутую руку.
Мысль по-новому пересадить гостей, собравшихся за длинным столом Топпингов, была, если судить по тому, как оживились после ее претворения в жизнь разговоры, удачной, и, может быть, даже слишком.