Неделя в декабре
Шрифт:
— Как будем поддерживать связь? — спросил Элтон. — Все так же, по почте?
— Ты что-нибудь слышал о стеганографии? — спросил Салим.
Элтон покачал головой.
— Это метод, который позволяет включать текст в компьютерный файл, но так, что увидеть его, не имея средств дешифровки, невозможно. Я назову вам адрес сайта, на который вы будете ежедневно заглядывать. Как вам известно, до сих пор я предпочитал почту, однако в ближайшие сорок восемь часов события могут развиваться так быстро, что почтовая служба за ними не поспеет. Поэтому нам требуется запасной канал связи. У кафиров есть порносайт, который называется babesdelight,точка, со,точка, uk.Там нет обычной для этих сайтов грязи. Просто голые девушки — такие картинки они продают в большинстве крупных семейных магазинов канцелярских товаров, — и все. Зайдя на этот сайт,
— А как мы прочитаем скрытое сообщение? — спросил Сет.
— Средство для этого загружается из интернета. Все проще простого. Вам понадобится программа, которая называется — это придется запомнить — Stegwriter.Версия Гамма-шестнадцать. Понятно? Некоторые ее инструкции по кодированию написаны по-немецки, но это нестрашно. С этим я справлюсь. Разумеется, эта программа обеспечивает зашифровку сообщения, включаемого в картинку, которая уже вывешена в Сети, а не в те, что имеются в моей коллекции снимков, она довольно сложна, однако я знаком с помешанным на компьютерах малым, который мне поможет. Так или иначе, вам понадобится только дешифровка сообщения, а это дело нехитрое. Вы загружаете программу. Как она называется? Сет?
— Stegwriter.Версия Гамма-шестнадцать.
— Молодец. А потом просто идете по ее подсказкам. Открываете фотографию девушки — на каком сайте, Элтон?
— Сайт babesdelight,точка, со,точка, uk, — без всякого удовольствия сообщил Элтон.
— Правильно. Дальше начнет работать Stegwriter.Щелкните на File manager,затем на Decrypt.Там снова появятся подсказки. Для меня главная сложность состояла в том, что упрятать данные любого размера можно только в файл размера пропорционального. В конце концов я обнаружил, что WAV-файл объемом в шестьсот пятьдесят килобайт может переносить пятибайтовое текстовое сообщение. А все, что для этого требуется, содержит Stegwriter.
Сет кашлянул:
— Но разве это правильно — смотреть на такие картинки? Я понимаю, конечно, что во имя Пророка…
Салим скорбно уставился на Сета:
— В жизни нет ничего нравственного и безнравственного, есть только веления Бога. Если Аллах запретил что-то, значит, оно дурно. А я не уверен, что он запретил нам глядеть на женщин. На самом деле существует даже ранний священный источник, описывающий благочестивых мужчин, которые смотрят на отраженную в зеркале женщину, когда она собирается совершить омовение. А еще один авторитет говорит, что мужчина может осмотреть женщину, которую он хочет взять в жены, дабы убедиться, что у нее нет изъянов, способных навредить их детям.
— Так ведь я брать Олю в жены не собираюсь, — сказал Элтон.
— Однако глядеть на нее ты все-таки можешь. Некоторые ученые арабы доказывали, что слово, которое использовано в названных мной источниках, имеет значение гораздо более широкое, чем английское «глядеть».
— Боюсь, я буду чувствовать себя неловко.
— Ислам не признает никакого «чувства неловкости», его заботит лишь веление Божие. А ты говоришь как христианин, как бессмысленный католик. Да и в любом случае, Сет, вопрос не в том, остановился ли твой взгляд на обнаженной женщине, а в том, способен ли ты посвятить себя созданию нового халифата.
Покинув, когда пришел его черед, дом и шагая к станции метро, Хасан тоже испытывал «чувство неловкости». В его университете училось немало девушек-мусульманок, и когда некоторые из них решили надеть паранджу, он, как и другие серьезные студенты, это решение одобрил. В чем он признаться себе не посмел, так это в том, что укрывавшая девушек черная ткань сделала их еще более притягательными — в особенности тех, кого он успел увидеть в западной одежде. Ранья, к примеру, носила раньше серые юбки и кожаные сапожки, наряд ее был скромен, и когда она усаживалась в аудитории, взглядам открывались только колени, поблескивавшие под темно-синими колготками. Наряд Раньи завершала белая, застегнутая под горло блузка, а поверх нее — кардиган или жакет. Ничего в таком наряде не могло бы огорчить ее родителей. Но вот глаза… Приходя поутру в университет, она удалялась в туалет и подводила их черной тушью, а ресницы у нее были длинные-предлинные. Серая юбка хоть и доходила до самых колен, никла к ее бедрам, и если Хасану случалось смотреть в сторону Раньи, когда она самым невинным образом клала ногу на ногу, ему открывались на миг темно-синие ляжки и смутная мгла за ними. Очертания ее тела врезались в память Хасана так глубоко, что когда она надела паранджу, его это нисколько не огорчило. Он видел все и сквозь паранджу. Чистый белый лифчик и трусики, которые рисовало ему воображение, ляжки, скорее всего обтянутые все тем же темно-синим нейлоном, изгиб бедер, маленькие твердые груди… На глазах Раньи не осталось теперь и следа от туши, и однако ж, когда ее длинные ресницы опускались, прикрывая темно-карие райки, в них по-прежнему читался некий призыв.
Присутствовавшее в священных книгах «глядеть» пользовалось у его друзей большой популярностью и, сдавалось Хасану, оправдывало слишком многое. Один из них привлек его внимание к следующему пассажу из трудов исследователя Корана: «Двойственная природа того, что показывается, и того, что скрывается, имеет для понимания Бога значение фундаментальное: двойственность женских половых органов отождествляется с сокровенным характером божественного. У Ислама нет монахов. Пророк имел множество жен и всех нас побуждает к совокуплениям и продолжению рода. Многие ученые усматривают в оргазме предвестие рая, в котором ощущение это будет не краткосрочным, но вечным».
Один из студентов университета, собравший изрядную коллекцию журналов, что в магазинах напоказ не выставляются, сказал Хасану так: хорошо, что девушки, которые снимаются для них, все сплошь кафирки. Хасан подумал тогда: вот это и значит делать из нужды добродетель, ведь мусульманки никогда не позируют нагими. В смысле эстетическом его всегда привлекали темноволосые женщины одной с ним крови, и если оставить в стороне греховные помыслы о Ранье, ему просто-напросто нравилась элегантность этих девушек, их колористическая гамма, их женственность.
Именно они и порождали муку, редко его покидавшую. В девятнадцать, еще до того, как он обратился к религии, у Хасана была подружка-кафирка, его однокурсница, белая уроженка Лондона по имени Дон. Такое уж ему выпало счастье — он умудрился отыскать единственную в Лондоне сексуально флегматичную кафирку. В Вест-Энде имелся не один район, куда пятничными и субботними ночами лучше не заглядывать — там пьяные девушки в крошечных юбчонках выставляли прохожим напоказ свои груди, прежде чем блевануть в канаву. Университетские друзья рассказывали Хасану пугающие истории о похотливости вечно желающих этогокафирок. А вот Дон по каким-то причинам, которые она толком объяснить не могла, предоставляла ему лишь ограниченный доступ к своему телу. Он мог засунуть руку ей под юбку и потрогать ее между ног, и не более того. Но сама отвечать ему не желала. И снизошла она до него, да и то не без слез, лишь когда Хасан (сам того устыдившись) сказал ей, что ее отказы объясняются скорее всего некими атавистическими расовыми предрассудками. Все произошло в квартире, которую она и три ее подруги снимали в Стэмфорд-Хилле, под громкое буханье летевшей из гостиной танцевальной музыки. Поначалу Дон стойко сопротивлялась, но потом, спасаясь от холода, стоявшего в ее неотапливаемой спальне, она все-таки улеглась, раздевшись, под пуховое одеяло. Хасан боялся, что им помешает кто-нибудь из сожительниц Дон, — был вечер пятницы, и девушки изрядно набрались. Все произошло не так, как ему мечталось. Дон настояла на том, чтобы выключить лампу у кровати, и это лишило его зрительной стимуляции. Когда он лег на Дон, ему показалось, что девушка вздрогнула, и Хасан подумал, уж не плачет ли она. Он сказал, что им вовсе не обязательно продолжать, но Дон ответила: раз уж они зашли так далеко, так лучше поскорее с этим покончить. Хасану представлялось, что желания, которые он подавлял вот уже семь лет, с тех пор как началось его половое созревание, сжались в твердый, размером с точку комок и вот-вот взорвутся. Но тут холодные руки Дон вяло погладили его по спине, и миг этот миновал. После двадцати минут неумелой возни, извинений и принятия самых отчаянных мер ему удалось достичь жалкого подобия конечного результата, никакими особыми ощущениями не предваренного. Хасану стало тогда так стыдно, что больше он с Дон не встречался.
Несколько недель спустя он поймал себя на том, что взгляд его все чаще останавливается на высокой веселой иранке по имени Шахла Хаджани, да и она, как показалось Хасану, прониклась к нему ответным интересом. Однако он уже успел обратиться к религии, вернее — к некой ее политизированной разновидности. И когда после одной вечеринки Шахла скромно, но кокетливо накрыла его ладонь своей, Хасан объяснил ей, что он должен вести жизнь целомудренную. Она взглянула ему в лицо опечаленными глазами, еще смеявшимися, но уже немного обиженными, разочарованными и сказала: