Неделя в декабре
Шрифт:
Вилс посмотрел на часы. Семь: пора домой. Инвестор, почти всегда (но не в обязательном порядке) действовавший вразрез с тенденциями рынка, он и домой отправлялся на метро, от станции «Сент-Джеймс-парк». Большинство управляющих хедж-фондов уезжали из своих мейферских офисов в седанах немецкого производства. Одни полагали, что это добавляет их облику мистичности — этакие загадочные личности, презирающие показуху Сити и его сверхдорогое шампанское; двое-трое норовили походить на ученых — твидовые куртки, кроссовки, — подчеркивая интеллектуальную сторону своей неотделимой от занятий математикой работы. У этих людей, обладавших личными состояниями в сотни миллионов фунтов, имелись для обзаведения надежными автомобилями и водителями и причины практические, а именно: оно оберегало их от возможного похищения.
Джон Вилс вел себя иначе. Начать с того, что офис его находился в районе Виктории. Стадо всегда не право, думал он (за исключением тех случаев, когда оно право, однако и тогда Вилс занимал надежную позицию — впереди разбегавшихся в панике парно- и непарнокопытных). «Сент-Джеймс-парк» — станция чистая, пассажиров, ожидающих на подметенных, промытых из шлангов платформах, исправно оповещают приходе поезда. В конце концов, именно здесь находится Лондонское транспортное управление, вот почему на этой станции замена перегоревшей лампочки занимает не больше шести минут.
Войдя в вагон, Вилс сел, положил на колени кейс и предался созерцанию воскресных туристов с их сумками на колесиках и рюкзачками. Они переговаривались, вникая в путеводители и поглядывая на висевшую над их головами схему метро в попытках отыскать соответствие между первыми и вторыми. Какие ложные картины города складываются в головах этих людей? — гадал Вилс. Их Лондон был городом виртуальным, неведомым жителям столицы — Тауэр и Темница, мюзиклы-долгожители Вест-Энда и групповые фотографии на фоне «Глаза»; [13] однако Вилс полагал, что для него важно приглядываться к людям, и к здешним и к заезжим, каким бы необъективным, причудливым ни казалось ему их восприятие жизни. Поскольку собственная его реальность создавалась цифрами, бежавшими по экрану компьютера, он считал разумным не упускать из вида людей, состоящих из плоти и крови: а ну как ему все же удастся научиться у них чему-то, что может приносить прибыль.
13
«Глаз»(«Лондонский глаз») — одно из крупнейших в мире колес обозрения, расположенное в лондонском районе Ламбет на южном берегу Темзы.
Когда Джон Вилс, покинувший метро на станции «Холланд-парк», уже подходил к своему дому, мимо него пронесся по тротуару велосипед с выключенным фонариком, заставив Вилса отпрыгнуть в сторону.
Коротко выругавшись, он вошел в украшенный белыми пилястрами дом. Улица эта была тихой, достаточно удаленной от гвалта Холланд-парк-авеню и шумных частных парков Ноттинг-Хилла с их едва ли не еженощными фейерверками. В течение пяти лет, — дети тогда были еще маленькими, — Вилс и Ванесса сносили жизнь рядом с таким парком, где американские инвестиционные банкиры отмечали Четвертое июля, Хеллоуин, День благодарения, Рождество, Новый год, наступление весны, Пасху, бесчисленные выходные дни, самый громовый из всех — «премиальный день», приходившееся на разные дни недели, как правило, в январе, чествование святого Мамоны. Терпение Вилса лопнуло, когда череда взрывов, по мощности сделавших бы честь Багдаду, разбудила в полночь его детей.
Он вышел из своей квартиры и позвонил в дверь соседей:
— Какого дьявола у вас тут творится?
— Отмечаем День Бастилии, — не без некоторого смущения ответил сосед-американец. — Заходите, выпейте бокал шампанского.
— Вы когда-нибудь были в Париже, Джонни? — с суровой сдержанностью осведомился Вилс.
— Только раз, да и то на совещании, — с вызовом сообщил американец.
— Вы напоминаете мне одну карикатуру шестидесятых, — сообщил Вилс. — Двое астронавтов подлетают к Луне. Один говорит: «Был ли я в Париже? О господи, нет. Я вообще впервые покинул пределы США». А теперь спрячьте ваши долбаные игрушки в ящик комода.
Вскоре после этого семья переехала на темноватую, но куда более тихую улицу, поселив няню-филиппинку в бывшей некогда угольным подвалом комнатке со стеклянной крышей, которую хорошо было видно каждому, кто поднимался по ступеням крыльца к входной двери с ее натертыми до блеска никелевыми накладками и «исторической» раскраской. Здесь царили мир и покой, и сегодня Вилс, поднявшись по внутренней лестнице дома, вошел в свой кабинет, за окнами которого виднелся маленький, милосердно безлюдный парк, и первым делом заглянул в интернет, чтобы просмотреть рыночные новости. Ничего страшного не случилось. Ванесса оставила на его столе открытку от Софи Топпинг: pour-m'emoire, [14] как называла это Софи, о ее субботнем обеде. Вилс поморщился.
14
Напоминание (фр.).
Тут до его слуха донеслись тяжелые шаги спускавшейся по лестнице дочери. Он вышел на площадку и увидел Беллу с красным рюкзачком на спине, шедшую по прихожей к выходной двери.
— Куда собралась?
— К Зои, у нее и заночую, — ответила она.
— Разве ты не ночевала у нее вчера?
— Нет, пап. Я же тебе говорила. Вчера была у Хлои.
— А ты…
Дверь хлопнула, Белла исчезла.
Вилс отправился на поиски жены и нашел ее в ванной.
— Где Финн? — спросил он сквозь дверь.
Их шестнадцатилетний сын Финбар сидел в своей комнате на верхнем этаже дома, поглядывая на большой плоский экран телевизора и скручивая косячок. В пятницу, во время перемены в школе, где он доучивался последний год, Финбар заглянул в «Пицца-Палас» и купил у одного паренька на 20 фунтов марихуаны. Сейчас у него лежали поверх географического атласа три листка бумаги и вытряхнутый из сигарет табак. Атлас давил на колени, и Финн испытывал зависть к поколению родителей, которому конверты долгоиграющих дисков предоставляли идеальную для этого дела поверхность. Музыку Финн слушал по преимуществу цифровую, а конверты CD были маловаты для такого дела — да они и с прямыми своими обязанностями справлялись плохо, поскольку их дешевые петельки разваливались в первую же неделю, оставляя ему голые, исцарапанные диски Стивена Эверсона — Wind In The Trees [15] или Forecasts of the Past [16] группы «Новые пожарные». А вот свертывать косячок прямо на латаных джинсах Нила Янга или на психоделических мундирах Битлов… Это, наверное, было здорово, думал он.
15
«Шепот деревьев» (англ.).
16
«Прогнозы на прошлое» (англ.).
Финн присел на кровать у самой спинки, раскурил косяк. Пламя зажигалки осветило его гладкое лицо с прыщавым подбородком, по-детски длинными ресницами и всклокоченными темно-каштановыми волосами. Спальня у Финна была маленькая, двадцать футов на двадцать, с неяркими, утопленными в потолок светильниками, серым, плотной вязки ковром на полу и пристроенной к спальне ванной комнатой с американской фурнитурой и душем, мощным, как Йосемистский водопад. Поверхность стен делилась пополам вставленными в рамку постерами «Беспроводных ребят» и Эвелины Белле. Окно выходило на тянувшийся за домом рельефный каменный парапет. Финбар откинул крышку сотового и набрал номер доставки пиццы. Голода он пока не испытывал, однако знал, что минут через сорок после травки испытает наверняка.
На Седьмом канале вот-вот должна была начаться его любимая передача «Это безумие». В ожидании этого одинокого удовольствия Финн вскрыл банку светлого пива. Вообще-то говоря, пиво он не любил, но очень старался привить себе вкус к нему, поскольку курево вызывало сначала жажду, а уж потом голод. Собственно, он, если честно, не любил и курить, просто ему нравилось действие марихуаны: удар полным песка носком по затылку, пересыхающий рот, мышцы приходят в неторопливое движение, нервные импульсы начинают сновать в мозгу быстрее, однако преобразовать эти сигналы в движение невозможно, потому что все замедляется — как будто и ход времени замедляется, оставляя его смаковать в роскошном одиночестве стихающий перезвон тарелок, или страдальческие голоса «Скрытых опасностей» либо «Данкейтской плотины», либо, как сейчас, современной комедии Седьмого канала.