Неделя в декабре
Шрифт:
— Из-за чего?
— Из-за веры.
— Надо же, какой сюрприз.
Шахла сняла ноги с подлокотника и тут же перебросила их через другой. Лучше бы она этого не делала.
— Знаешь, Хас, нас всех немного тревожит, что ты проводишь так много времени в той мечети. Туда заглядывают не очень хорошие люди.
— Откуда ты знаешь? Ты в ней ни разу не была.
— Такая у нее репутация.
— Вот как. И что же это за «репутация»?
— В нее ваххабиты захаживают.
— А что в этом плохого?
— Что в этом плохого? Ты бы еще спросил: «Что плохого в нацизме?»
— Ваххабиты все-таки не нацисты, они…
— Они казнили массу людей, не соглашавшихся с ними, сожгли кучу книг. Отбросили девятнадцатое столетие в Средневековье, уверяя, что помогают прогрессу науки, к которой и близко не подходили.
— Ну, думаю, если сравнить их с христианскими пуританами, или с амишами, или с…
— С амишами, обутыми в кованые сапоги, — перебила его Шахла. — С этим ты, надеюсь, согласен?
— Хотя крошечной сектой их никак уж не назовешь, — сказал Хасан. — Ваххабизм — главное вероисповедание самой богатой и мощной исламской державы мира, Саудовской Аравии.
— В том-то вся и беда, дурень! — ответила Шахла. — Тиранические саудовские короли и выплаченные американцами за саудовскую нефть миллиарды поддерживают религию каменного века, утверждающую, что Земля плоская.
— Однако в этой стране находятся Мекка, и Медина, и…
— Это я знаю, — сказала Шахла. — Ваххабитам принадлежат два священных города и нефтяные деньги. А в некоторых мусульманских странах только ваххабиты и обладают деньгами, на которые удается содержать школы. И для тамошних детей ваххабизм — это и естьислам. Представь себе христианских детей, которые учатся в школах, принадлежащих ИРА или ку-клукс-клану, — потому что других попросту не существует.
Хасана ее горячность застала врасплох.
— Я думаю, ты преувеличиваешь.
— Совсем наоборот. На деле все еще более странно. Потому что Саудовская Аравия и ваххабизм существуют на американские деньги. Попробуй вообразить правительство Британии, которое платитИРА, чтобы она воспитывала британских детей.
Хасан встал:
— Моя мечеть более чем почтенна.
Шахла тоже поднялась на ноги, в очередной раз доказав, что она немного выше Хасана.
— Прости, Хас. Не уходи. Сядь. Я заварю еще чаю. Просто твоим друзьям тревожно за тебя. Понимаешь?
Отчасти разгневанный, отчасти желавший остаться, Хасан медленно сел. Он слушал, как Шахла торопливо копошится на маленькой кухне, и ему казалось, что она спешит закончить, пока он не передумал. Он почти забыл о том, какой досадно сведущей девушкой она была — даже в том, что касалось «его» предмета. Вскоре Шахла возвратилась с чаем и села напротив, на этот раз упираясь ступнями в пол.
— Может, посмотрим фильм, о котором я говорила? — спросила она. — Я купила крошечный DVD-плеер — и всего за двадцать пять фунтов. С виду — обычный сидишник. Вот, взгляни. Он просто втыкается в телик сзади.
— Ладно, давай посмотрим кино, — ответил Хасан.
— Только обещай не кипятиться, — попросила Шахла.
— Хорошо.
— Я понимаю, что обидела тебя, — сказала Шахла. — Я и сама считаю, что у настоящего ислама есть будущее, но только мирное, религиозное. Он станет более современным. У людей появится больший выбор, они смогут жить частной жизнью, и она станет более светской. Смогут оставаться такими же благочестивыми, но частным образом, в малых общинах. Фрагментарных. Атомизированных.
— Мне и думать-то об этом противно! — заявил Хасан. — Вспомни о великолепии исламской империи, объединившей великой верой людей всех цветов кожи и рас. А теперь все распалось — «атомизировалось», как ты выражаешься, и у каждого свои собственные дурацкие наушнички, своя мелодия звонка и своя шуточка, которая автоматически присобачивается к любому текстовому сообщению.
— Я понимаю, — сказала Шахла. — В современном мире нет ничего по-настоящему крупного, верно? «Потребительский выбор». Такая малость. И интернет лишь подчеркивает это. Делая мелочи чьей-то жизни мгновенно доступными всем.
— О господи, да, — согласился Хасан. — Блоги.
— «МестоДляВас».
— Брррр!
— Но ведь это правда, Хас, ее уже не будет. Революции. Самая лучшая исламистская модель, о какой я читала…
— В ходе твоих до крайности узких исследований…
— Вот именно. В ходе моих до крайности узких исследований… Исламизм не способен создавать политические системы со встроенными в них демократическими средствами контроля. Ему остается полагаться на то, что у власти будут стоять и править по справедливости достойные люди. Но ведь это порочный круг, потому что достойные люди могут становиться достойными только в обществе, которое уже является исламским.
— Мне как раз такой идеализм и нравится, — сказал Хасан. — А тебе нет?
— И мне тоже. Однако в какой-то из полутора тысяч годочков твои ребята позабыли, что им следовало бы замарать руки. Придумать политическую систему. А теперь уже слишком поздно.
Хасан прикусил губу:
— Может, посмотрим все-таки фильм?
Шахла рассмеялась:
— Давай. Только имей в виду, он из тех, какие ты называешь кафирской дребеденью — этакая, стыдно сказать, романтическая комедия с Томом Гриттом и Эвелиной Белле в главных ролях.
— В самый раз для нашего атомарного современного мира, — отозвался Хасан. — Даже в кино ходить не надо. Ты уверена, что тебе так уж хочется слушать звук вместе со мной? Может, возьмешь себе отдельные наушники?
— Перестань. А то я заплачу.
Шахла вставила диск в маленький плеер на задней стенке телевизора.
— Послушай, а тебя это не сильно задержит? Раньше часу ночи фильм не закончится.
— Вот и хорошо. Тогда я домой и поеду.
— Отлично.