Недоброе дело
Шрифт:
– Тут и конец кладбищу. Теперь иди всё полем и полем, покеда не упрешься в казенную дорогу. Только сейчас тут межевой ров будет, не упади… А выйдешь на дорогу, возьми вправо и так до самой мельницы…
– О-хо-хо-х-х… – вздыхает странник, помолчав. – А я теперь так рассуждаю, что мне
– Зачем тебе со мной стоять?
– А так… с тобой веселей…
– Тоже, нашел себе весельщика! Странник ты, а вижу, любишь шутки шутить…
– Известно, люблю! – говорит прохожий, сипло хихикая. – Ах ты, милый мой, любезный! Чай, долго теперь будешь вспоминать странника!
– Зачем мне тебя вспоминать?
– Да так, обошел я тебя ловко… Нешто я странник? Я вовсе не странник.
– Кто же ты?
– Покойник… Из гроба только что встал… Помнишь слесаря Губарева, что на масленой завесился? Так вот я самый и есть Губарев…
– Ври больше!
Сторож не верит, но чувствует во всем теле такой тяжелый и холодный страх, что срывается с места и начинает быстро нащупывать калитку.
– Постой, куда ты? – говорит прохожий, хватая его за руку. – Э-э-э… ишь ты какой! На кого же ты меня покидаешь?
– Пусти! – кричит сторож, стараясь вырвать руку.
– Сто-ой! Велю стоять и стой… Не рвись, пес поганый! Хочешь в живых быть, так стой и молчи, покеда велю… Не хочется только кровь проливать, а то давно бы ты у меня издох, паршивый… Стой!
У сторожа подгибаются колена. Он в страхе закрывает глаза и, дрожа всем телом, прижимается к ограде. Он хотел бы закричать, но знает, что его крик не долетит
– Один в горячке, другой спит, а третий странников провожает, – бормочет прохожий. – Хорошие сторожа, можно жалованье платить! Не-ет, брат, воры завсегда проворней сторожов были! Стой, стой, не шевелись…
Проходит в молчании пять, десять минут. Вдруг ветер доносит свист.
– Ну, теперь ступай, – говорит прохожий, отпуская руку. – Иди и бога моли, что жив остался.
Прохожий тоже свистит, отбегает от калитки, и слышно, как он прыгает через ров. Предчувствуя что-то очень недоброе и всё еще дрожа от страха, сторож нерешительно отворяет калитку и, закрыв глаза, бежит назад. У поворота на большую аллею он слышит чьи-то торопливые шаги, и кто-то спрашивает его шипящим голосом:
– Это ты, Тимофей? А где Митька?
А пробежав всю большую аллею, он замечает в потемках маленький тусклый огонек. Чем ближе к огоньку, тем страшнее делается и тем сильнее предчувствие чего-то недоброго.
«Огонь, кажись, в церкви, – думает он. – Откуда ему быть там? Спаси и помилуй, владычица! Так оно и есть!»
Минуту сторож стоит перед выбитым окном и с ужасом глядит в алтарь… Маленькая восковая свечка, которую забыли потушить воры, мелькает от врывающегося в окно ветра и бросает тусклые красные пятна на разбросанные ризы, поваленный шкапчик, на многочисленные следы ног около престола и жертвенника…
Проходит еще немного времени, и воющий ветер разносит по кладбищу торопливые, неровные звуки набата…