Недоброе утро Терентия
Шрифт:
Гляжу, девка в углу сидит. На табурете. Незнакомая мне. Сидит и глаз с меня не сводит. И улыбается вся, да так, что рот до ушей растянула! А чо лыбится?.. А она глаз не оторвет. Вниз смотрит. И красная вся. Щеки прям огнем горят у нее! А куда смотрит? Опустил и я глаза. Ох, я же голый! Вот срамота! И прикрыться ведь нечем! Некультурно совсем выходит. Да еще и при девушке то...
Ладошками прикрылся как смог. Так и стою. Дык, оно-же не помещается в ладошки-то! А она смотрит. Ну чо делать... — Здрасьте! — говорю. Вот! Спохватилась, выбежала из комнаты и вернулась сразу. Штаны мне принесла. Сама дала, а сама опять смотрит! Ну чо, спрашивается, туда смотреть-то? Чего там такого, особенного?! Все, как и у всех там! А она смотрит... А глазища-то у нее красивые! Черные! И сама чернобровая, румяная, да дородная!
— В больницу. — говорит. — В город поехали с маманькой!
— А чего в больницу?
— Так ты-ж ему в лоб дал, так глаза у него в кучу и сбежалися, а назад — никак!
Ох, как мне не хорошо сделалось... Это же видать тот самый мужичок, что с вилами был! Видать совсем плохо дело у его с башкой-то, что глаза взад не разбегаются... Сижу, поник совсем. Даже кусок в горле застрял... А она мне: — Да ты не переживай так! Папанька сказал, что, то его вина! Он сам виноват, что вилами тебя, да не разобравшись! Шибко ты на зверя лесного похож... — сказала и снова зацвела цветом красным. А потом глаза подняла, да прямо мне: — А еще знаю, что ты Терентий! Живешь у того «Вия»! А еще, нравишься ты мне очень! — а сама, графин стеклянный из шкафчика потянула, и прозрачного мне в стакан налила. И себе. Водку налила! — Пей, пей! — говорит. — Для здоровья надобно! — И сама смотрит так. — Иль не дорос еще? Боишься водку пить, а?!
— Да не боюсь я! — говорю. — А чего ее бояться-то?! Чай не с воронки бомбовой пить! — Дык, выпил я. Махом выпил! Обожгло, закашляться захотелось... Но сдержался кое как! Это я тогда первый раз в своей жизни водку пил. Не было такого случая. Дядька Вий, так тот не пил! И мне не давал. Говорил — Зло это настоящее! А она еще наливает... И снова за свое! — Боишься?
Выпил! Этот раз вроде легче пошло. Даже тепло стало, хорошо! Она мне еще. — Вот и молодец! — говорит. Выпил еще. Совсем тогда хорошо мне сталося. Замлел даже! Думал тогда: «А может зря так дядька Вий говорил, что Зло это? Ведь не Зло же, когда человеку хорошо делается! А очень даже и наоборот выходит!» Дурак я был. А дядька Вий — прав! Кругом прав! Зло это...
А эта, тогда улыбалася, налила еще и ко мне ближе. Прям впритык! Обняла. По голове погладила. Расстегнула халат, а под ним — ничего... Ладошку мою на себя положила. Трогай говорит меня, как хошь трогай! И делай че хошь! Тока такой как я, ей, говорит и нужен. Нравлюся ей, очень!
Два дня мы так. Пока ее папанька с маманькой в городе были. То спали, то ели, то пили... Говорили о том-сем. Немножко рассказал ей о себе: О дядьке Вие, да о маманьке своей. Про хату нашу, что теперь пустая, да про соседа — козла. Будь он не ладен! Тьфу на него... Про дрова ей рассказал, да про мед, да про медведя рассказал! Слушала, улыбалася. Водки мне наливала, чтоб захорошело и в койку! Сама ляжет на спину, меня к себе прижмет и ну орать: Ой какой ты сильный Терентюшка, ой какой большой, ой какой крепкий! Ну а я чо?! Такой я...
Потом уже, как вроде сытый я стал этими делами. Сидел утром у окошка, так и вспомнил! Меня же дядька Вий искать будет! Я же не сказал ему куда и на сколько... Ох... Засобирался я тогда домой. А эта следом! — Теперь ты муж мой! — говорит. — Куда ты — туда и я!
Ну а я чо, я дажить и не против, чтобы со мной. За этим-то и шел! Только вот думаю, а родители ее, как? — Папанька с маманькой, отпустят-то тебя? — спрашиваю.
— А я уже им все сказала! Пока ты спал. Они утром, с города вернулися. — говорит. — Так они и не против! И телегу уже наняли. Чтобы к тебе домой ехать. Вот!
Вот такие хозяйственные! За все похлопотали уже. Ага!
— А чо на телеге? — спросил. — Можно и напрямик, тут через лес, да и на месте!
— А где это видано, чтобы жениться, да без телеги?! Я чо, совсем из бедных, чтоб с мужиком, да по кустам скакать! Пусть все видят, что я с мужем теперь! Да не просто так, а на телеге! Вот!
Во как! Таки обычаи у них. Ага! Ну чо, вышли мы тогда из хаты ее. Папанька ее с маманькой тут. Приехали, да на дворе. Провожают стало быть! У папаньки, вроде глаза назад нормальными сделались. Ровно смотрит на меня. Хорошо! Маманька ее рядом стоит. Такая женщина крупная, да здоровая. Мужика, раза в три ширше! Смотрят на нас. Молча смотрят. Видать с дочей-то все уже и обсудили! Ну, и пошли мы со двора...
Я иду. Эта впереди меня идет. Улыбается, прямо сияет вся от радости! И мордой крутит по сторонам. Видать, чтобы соседи знали, что радость у нее такая большая! Вышли за калитку. Гляжу, и правда телега стоит. Ждет! Да мужичок за вожжами. Дык, да рожа то знакомая! Присмотрелся, — точно! Тот самый гад, что дрова мои утащить хотел! Обрадовался я тогда. Не зашиб ведь человека! Не взял грех на душу! Даже заулыбался я! А этот, тоже, сидел, лыбился. Видать хорошо ему за извоз заплатили! А как меня увидал — скукожился весь. Глаза закатил, креститься кинулся, причитать...
Не тронул я его. Ну а чо трогать-то? Кто старое помянет... Ага! Ехали телегой, да через всю деревню ехали. Люди повылазили, глядят, обсуждают. А эта нос кверху задрала! Радая видать, что со мной, да перед всеми рисуется! Ну да пусть, думаю. Оно иногда полезно так, чтоб для гордости!
Приехали мы тогда, к дядьке Вию сперва. Познакомил его с невестой своей. Дядька Вий смотрел на нее, слушал что лопочет. Про родителей ее спрашивал. Да ничо такого не сказал. Только поздравил нас. Мол, совет — да любовь! Да — Терпения! — вот чего добавил. После, поехали к дому маманьки моей. Там и жить собрались. Сосед мой, ехидная его рожа, тогда из-за забора харю высунул, да глядел. Все рот свой раскрымши от удивления. А потом, как узнал все, варежку свою раззявлял где ни попадя: — Видали! Терентий каку бабу в дом привел? Невеста, а приданого — нет! Наче с улицы подобрал! Только такому видать и сгодилася! — и ржать. Ну я ему тогда в морду и дал! Козлу этому, будь он не ладен. Дурачок! Ну и что с того, что без приданого?! Может быть, на жизнь у нее денежка сбережена! Ему-то откуда знать?! Да и дело это, не его вовсе! Тьфу на него...
Вот так и нашел я тогда себе жену. И по сей день, с ней и живем. Любушкой моей — любимушкой! Только деток у нас нет... Не дает нам Бог деточек. Может были бы сыночек, иль дочечка, дык я б и не пил бы тогда! Сына боксу бы учил, как меня дядька Вий учил! А доченьке, накупил бы самих красивых платьицев, и на руках носил бы кругом! А были бы оба деточек, так тогда вообще был бы я самый счастливый.
А тот мужичок, нас тогда бесплатно на телеге довез. «В честь нашей женитьбы!» — так и сказал! Деньги вернул, поздравил нас с невестой сердешно! И ходу. Только его и видели! Ну и ладно.
Глава 3. Атас!
Вот сейчас слышу, точно скулит! Не мог я ошибиться! И слышу, прямо здесь. Рядом. Около меня скулит. Гулко, надрывно так. Воет прямо! В яйцах тех скулит. Вскочил на ноги, подбежал к одному. Точно оно! В нем воет и шебуршит. Шкура ходуном заходила. Будто локтями кто-то изнутри пинает! Да слабенький уже видать. Не может ту шкуру пробить. Дык, думаю, спасать-то надо! Живой человек там! Ухватил я шкуру ту, хорошо так пальцами взялся, и со всей силы, как дерганул на себя! И еще! И еще раз! Да ногами уперся, да еще рванул! Треснула окаянная! Разошлась в стороны. Гаденько так, с противным треском. Тьфу... Да вывалилось из нее тело. Склизкое все. Прямо в руки мне. Лохматое. Дрожит, поскуливает. Теплое. Живое! Поймал, аккуратненько так на руки, да в сторону его! А тама, снизу яйца, хобот тот самый шевелится, извивается, да воткнуться в меня норовит! Вот зараза! Ухватил я хобот гадкий тот, да вырвал его к чертям! Швырнул подальше. От греха! А из хобота яичко вывалилось. Маленькое такое, белое. Видать оно яйцо живому человеку внутрь откладывает! Да нихера в этот раз, не выйдет у него! Тот хобот, оторванный, поизвивался чутка, да затих совсем. Ну и хорошо!