Недобрый клоун
Шрифт:
– Смотрите, – крикнул он. – Вроде могила.
На влажной земле лежала золотая цепочка с овальным медальоном. Кирюха его поднял.
– Положи! – заорала Лилька, но Кирилл уже вертел медальон в руках.
– Здесь Шандор похоронил собаку, – сказал я присутствующим, хотя это было очевидно и без моих пояснений.
– В медальон вставлена фотография, – Кирилл смотрел на молодого мужчину, улыбающегося с черно-белого маленького снимка.
– Это его сын.
– Который подарил щенка и умер? Слушайте, а вдруг цыган верил, что душа сына после смерти вселилась
– Намекаешь на реинкарнацию? – недоверчиво спросил Стас.
– Такое вполне возможно.
– Возможно что? – не поняла Лилька. – Сама реинкарнацию или вера старика в переселение душ?
– И то и другое. Но сейчас я имел в виду веру Шандора. – Кирилл сглотнул. – Не зря он медальон здесь оставил. Слав, что скажешь?
Мне нечего было сказать, если Кирилл поверил в реинкарнацию – дела наши плохи. А что дальше, Кирюха скажет, что верит в инопланетян, снежного человека и Лохнесское чудовище? Я, конечно, не отрицаю бессмертия нашей сущности и вполне допускаю, что после смерти душа не погибает, а переселяется в другую – новую – оболочку, но… Касательно животных сильно сомневаюсь, что душа умершей собаки перевоплотится в душу новорожденного человека или наоборот.
Все это очень сложно и сейчас лично для меня не имеет никакого значения. Я напуган другим. Меня пугают не души умерших, а живой человек. И имя этого человека – Шандор.
Мне вдруг стало неуютно находиться возле собачьей могилы, я пошел назад. Практически побежал. Ребята кричали, просили остановиться, а я не мог, ноги несли меня вперед. Вернее, уносили от опушки, с которой так поспешно уехали цыганские кибитки.
***
С того дня многое в нашей деревне пошло наперекосяк. А началось все с рисунков Никитки. Ник любит рисовать и, обложившись альбомами и фломастерами, может просидеть за столом весь день. В основном рисует машины, самолеты-вертолеты и прочие вещи, интересующие мальчишку его возраста.
Но теперь Ник начал рисовать людей. Мне его рисунки не нравились, они пугали и отталкивали; все люди у Никитки имели синий цвет лица, красные глаза и длинные когти вместо пальцев. Некоторых людей Никита рисовал прикованных цепями к собачьим будкам или заборам, других рисовал с намордниками, передвигающихся на четвереньках. И все это в черно-синих тонах. Почему Ник перестал пользоваться любимыми зелеными, желтыми, оранжевыми фломастерами для нас осталось загадкой.
С ним разговаривал отец, разговаривала мать, даже я пытался выяснить, почему Никитка больше не хвастается новыми рисунками с изображениями эмблем машин, а с утра до вечера рисует клыкасто-зубастых монстров. Должна же быть причина?!
Ник только вертел головой, пожимал плечами и хватал черный фломастер.
– На пустом месте такое не случается, – переживала мама. – Его что-то тревожит, и тревога находит отражение в мрачных рисунках.
– Пройдет, не надо на этом зацикливаться, – неуверенно отвечал отец.
У него, как и у меня, не раз за последние дни проскальзывала мыслишка касательно связи между нынешним поведением Никиты и смертью цыганской собаки.
– Пап, Никитка тогда здорово испугался, может, он до сих пор под впечатлением? Отсюда и странные рисунки.
– Возможно.
– Но ведь это прекратится?
– Конечно, прекратится, Слав. Вы бы брали Никитку с собой, когда у Кирилла в теннис играете. Отвлеки его, займи чем-нибудь.
Тем же вечером отец привез из города красный «Порше» на дистанционном управлении. В любое другое время Ник прыгал бы до потолка, играл с машиной до глубокой ночи, а потом в обязательном порядке нарисовал бы её на альбомном листе, и прикрепил магнитом к холодильнику.
Но сейчас подарок отца остался проигнорирован. Никитка вяло взглянул на красивую коробку, провел по ней ладонью и поднялся к себе.
– Да что с ним? – мама едва не плакала.
Я взял коробку, зашел в комнату брата, сел рядом с ним на кровати.
– Никит, смотри, классная тачка. Она на дистанционке. Давай поиграем, а?
Он мотнул головой.
– Да ты чего, смотри сюда, я начал открывать коробку, пытаясь правдоподобно изобразить неподдельный интерес к машине. – Суперская машина! Ник, давай, бери пульт.
И вроде я заинтересовал брата. Сначала он безынициативно нажимал кнопки и дергал маленькие рычажки, а потом стал оживать: глаза заблестели, движения руками стали более быстрыми, Никитка заулыбался.
Я спустился вниз, заявив родителям, что Никитка пришел в себя.
А ночью, проснувшись от грома, и выйдя в коридор, увидел брата сидящим на полу. Он рисовал. Снова людей с синими лицами, красными глазами и длинными когтями. Правда, на тот раз один из рисунков был подписан. Никитка научился писать в три года, он знал все буквы и писал довольно легко, но раньше свои рисунки не подписывал. И вот теперь в левом верхнем углу, как раз над лохматой головой очередного синелицего существа я увидел надпись: «Шандор».
Остатки сна с меня смыл покатившийся градом пот.
– Что это значит?! – закричал я на Ника. – Зачем ты это написал?
Брат растеряно смотрел на меня, моргая длинными ресницами.
– Отвечай! – я тряхнул его за плечи.
Никитка испугался, он выглядел обиженным и беззащитным, а я уже не мог остановиться. Продолжая трясти брата за плечи, требовал от него признаний, совершено забыв, что Ник не умеет разговаривать. Я словно обезумел, не понимал, что творю, находился в каком-то полугипнотическом состоянии.
В себя пришел, когда из комнаты на первом этаже вышел отец.
– Вы с ума сошли, почему не спите?
– Пап, я… Я попить встал. И Никитка тоже пить хочет.
– А орать при этом обязательно надо?
– Извини.
Отец вернулся к себе. Никитка взял мою ладонь, поднес к своей щеке и посмотрел на меня глазами загнанного в угол зверька. Как же мне стало его жаль, я возненавидел себя за своё неконтролируемое поведение. Обняв Ника, попросил у него прощения, потом мы оба встали с пола, я поднял рисунок и уже спокойным голосом спросил: