Недомолвки Приполярья
Шрифт:
И сразу же где-то внутри заворочался червь сомнения: вот уеду, а тут какая-нибудь гадость выскочит – у нас очень даже запросто такое возможно. Хотя, с другой стороны, шесть человек персонала – если что, разберутся. Чай, не дети малые. Да пошло оно всё! Жизнь коротка – поеду.
– На глухаря, говоришь? – раздумчиво переспросил Макс. – А глухарь-то будет?
– Я гарантирую, – оптимистично заверил голос из карельского далёка. Ясное дело, ничего гарантировать он не мог, но, в надежде выманить Бирюкова из столицы, всеми правдами и неправдами подогревал охотничий азарт московского партнёра и готов был посулить всё, что угодно. Кто-кто, а Герман знал, добиться
Отметая последние сомнения, Макс решительно хлопнул ладонью по столу:
– Уболтал, чёрт красноречивый. Первого буду. Встречай!
Последний настоящий карел
Фирменный поезд «Карелия» двигался всё медленнее и медленнее. Мимо неспешно проплыло желтое здание вокзала, увенчанное шпилем, характерным для помпезного сталинского ампира. Слева от центрального входа красовалась надпись крупными синими буквами «Петрозаводск», а справа уже по-фински – «Petroskoi». Очевидно, вторая предназначалась специально для гостей из Суоми,
довольно часто наведывающихся сюда.
Под днищем что-то заскрежетало, лязгнуло, и, нервно дёрнувшись напоследок, состав застыл на месте. В вагоне тут же возник нездоровый ажиотаж. Как по команде пассажиры, успевая попутно переругиваться друг с другом, разом ломанулись из своих купе, перегородив сумками и чемоданами проход и напрочь парализовав всякое продвижение к выходу. Бирюков с неодобрением поглядывал на это столпотворение. Вечно одно и то же: торопятся так, будто последний ишак на Бухару вот-вот уйдёт, а следующего ждать до второго пришествия. А, ведь, выберутся на перрон и долго ещё будут лясы точить с встречающими или просто курить. И чего они такие суматошные? Брали бы пример с финнов, соседи как-никак. У тех, всё чинно, благородно, неспешно…
Подождав, когда коридор опустеет, он взвалил на плечо тяжеленный рюкзак, взял зачехлённое ружьё и двинулся на выход. Как и следовало ожидать, народ, вырвавшись из тесноты вагона на волю, сразу успокоился и перестал спешить куда бы то ни было: обнимались, целовались, делились новостями, разговаривали по мобильным телефонам… Не обращая больше внимания на бывших попутчиков, Максим Анатольевич обошёл справа здание вокзала, спустился по лестнице и направился прямиком на площадь, где его уже ждал приметный чёрный «Паджеро», возвышавшийся над толпой легковушек.
Счастливый обладатель сего славного детища японского автопрома стоял возле открытой настежь задней двери багажного отсека и приветливо махал рукой. Герман Голдевский – крупный, рослый, сероглазый – был, по его собственным словам, чистейшим карьялайзетом*. А иногда, в состоянии лёгкого подпития, он скромно величал себя, ни много ни мало, «последним настоящим карелом». Что ж, вполне вероятно, хотя и сомнительно, чтобы человек с таким инородным именем, да ещё в сочетании с типично шляхетской фамилией мог быть коренным карелом. Да и внешне… Правда, вряд ли кто-нибудь сейчас сможет чётко и однозначно сказать, как должен выглядеть исконный житель Карелии. Бесспорным оставалось лишь одно – и дед, и отец Германа родились и всю жизнь прожили в этих местах…
– Привет, Макс. Как доехал?
– Нормально.
Они пожали друг другу руки. Бирюков, аккуратно разместив рюкзак и ружьё в багажнике внедорожника, посмотрел по сторонам. Привокзальную площадь, названную в честь Гагарина, окружала плотная стена
*Карьялайзет – одно из самоназваний карелов.
домов, построенных в стиле всё того же сталинского ампира в первые послевоенные годы. Их фасады, выкрашенные в какие-то то ли розовато-серо-жёлтые, то ли серовато-жёлто-розоватые цвета, по-видимому, должны были способствовать формированию и поддержанию у петрозаводчан оптимистического взгляда на жизнь. Городская администрация не без оснований полагала, что подобные тона придутся как нельзя более кстати в Приполярье, где половина дней в году – пасмурные…
Однако сегодня погода радовала: было солнечно, прохладно и сухо. Город, или, по крайней мере, его центральную часть, коммунальщики уже привели в относительный порядок, убрав с глаз долой поднакопившийся за зиму мусор. Как напоминание о недавних холодах, кое-где лежали грустные подтаявшие сугробы, местами поблёскивали на очищенном от снега асфальте подернутые льдом лужицы, да порой неприятно задувал колючий, пробирающий до костей, ветер.
– В Москве весна в разгаре. Женщины уже помаленьку раздеваться начали, – проворчал Макс, поёживаясь. – А у вас тут нежарко.
– Так, ведь, север. Начало мая. Днём плюс два-четыре, ночью минус семь-двенадцать… Обычное дело. – Пожал плечами Герман, который всегда был ходячим воплощением невозмутимости, спокойствия и рассудительности.
Бирюков не мог припомнить ни одного случая, чтобы кому-то удалось вывести его из себя. Впрочем, сегодня, обычно сдержанный в эмоциональных проявлениях Герман широко улыбнулся и жизнерадостно заверил столичного гостя:
– Вот подожди, выберемся из города, там и вовсе зима. Это в Петрозаводске снега почти не осталось, а в Заонежье или на Ладоге ещё сугробы по пояс…
Они уселись в машину и поехали в трехкомнатные хоромы Германа, чтобы передохнуть перед дальней дорожкой и как следует подготовиться к встрече с нетронутой цивилизацией девственной природой. По пути болтали о том, о сем, а, в общем-то, ни о чем…
Бирюков вспомнил историю знакомства с этим горячим карельским – читай, финским, – парнем. Произошло эпохальное событие шесть лет назад, когда параллельно со своим основным, то есть обувным, бизнесом, Максим Анатольевич стал по просьбе партнера из славного града Хельсинки ежемесячно принимать в Москве партию сухих кормов для рыб, растаможивать ее, проводить многочисленные экспертизы и затем отправлять в Петрозаводск. Он согласился на эти дополнительные хлопоты – не велика сложность – а финским товарищам будет приятно. Тем более, что к общению с таможней Макс был привычен, тонкости этого дела давно освоил в совершенстве, да и кое-какими полезными знакомствами, существенно упрощавшими процесс, обзавелся.
Ещё в начале девяностых многие российские предприниматели сообразили, что разведение ценных пород рыб – дело прибыльное, а уж в Карелии, где условия для такого рода занятий самой природой были созданы самые благоприятные, нашлось немало желающих переквалифицироваться в фишбридеров*. Но, сидящим в своих затерянных среди лесов и озер форелеводческих хозяйствах, предпринимателям было не до поездок в Петрозаводск. А потому, для упрощения процедуры расчетов и доставки кормов было учреждено «Общество форелеводов Карелии». Тогда-то на Голдевского, как на заместителя председателя, и взвалили организационно-транспортно-сертификационные заботы, в том числе, и личное общение с московским отправителем, в роли которого оказался Максим Анатольевич.