Недосказанное
Шрифт:
Она шумно дышала, подгоняя его, жадно, когда её руки на его коже, дотянулись до кнопки на его джинсах, чтобы расстегнуть её. Она отчаянно хотела, чтобы ей причинили боль, или использовали, или сделали с ней еще что-нибудь, и делали это так долго, пока она этого хотела, пока она могла доказывать себе, что именно этого хотела.
Её пронзила мысль, которая заставила отвернуть лицо, прижавшись раскрасневшейся щекой к горячей подушке и уставиться на стену. Зависание с парнями прежде было спасением, побегом, но прежде это всегда было весело.
Вес его тела все еще давил на неё, мышцы напряжены
Джаред выдохнул:
— Мы не можем сделать это. — Он скатился с Холли и уселся на подоконник. Холли приподнялась на локти, упершись ими в подушки и безмолвно кивнула.
— Мне совершенно нет до тебя никакого дела, — сказал Джаред.
— А я и не просила об обратном, — напомнила ему Холли.
Его опухший рот искривился.
— Я не это подразумевал. — Холли оглядела его комнатушку: одна стена каменная, а другая оштукатурена, пыльная каминная полка, заваленная старыми книгами. Голая лампочка качнулась в сторону от одной из балок и пролила свет на спутанные простыни и тонкую цепочку, висевшую на шее у Джареда.
— У меня здесь есть одна книга, — сказал Джаред, — в которой парень сказал, что скорее коснулся бы руки своей мертвой девушки, чем живой, но не его девушки. Жутковато. Я знаю. — Он уставился в пространство, словно в какой-то свой личный ночной кошмар. — По сравнению с этим, все неважно. Реальна только она. Поэтому порой возникает такое чувство, что что вообще все неважно, включая других людей. Ей бы это не понравилось. Другие люди должны иметь значение.
— Я не должна была этого делать, — сказала Холли. — Кэми моя подруга.
— Ей все равно, — сказал Джаред. — Я когда-то жил в её голове, — и впервые в его голосе слышались чувства. Это была тоска. — Она не хочет быть связанной со мной, она больше не хочет, чтобы я прилип к ней, как паразит. Она сама так сказала. А раз она сама этого не хочет, значит и я не должен, ведь так? Но я хочу. Я все еще хочу.
Значит, он все-таки любит Кэми. Холли никогда в этом не сомневалась; правда, она не думала, что Кэми в этом сомневалась, прежде чем оборвать их связь. Но что она не могла понять из его слов (ей вспомнилось, что и Кэми терзалась этим же вопросом), хотел ли Джаред её по-настоящему, как обычный простой парень хочет какую-нибудь обычную простую девчонку. Как он захотел Холли, когда они только-только познакомились и мгновение до того, как они оказались в постели. Она не понимала так ли он любит Кэми. Может это и неважно, если то, что он чувствовал, было слишком деформировано и запутанно, чтобы быть полезным кому-либо.
— Должно быть здорово, — сказала Холли устало, — знать что ты хочешь.
— Нет, когда ты знаешь, что хочешь, и знаешь, что никогда не будешь иметь этого, — сказал ей Джаред. Его голос тоже прозвучал уставшим, таким изнеможенным, что показался практически нежным.
Холли обнаружила, что практически готова расхохотаться из-за того, как отвратительно прошла её попытка сбежать от реальности.
— Мужчины, — сказала она. — Во все времена всегда идут на поводу у чувств. Она ощутила секундный прилив гордости за свой остроумный комментарий, и слега улыбнулась, когда расправила свою смятую рубашку и открыла дверь.
И обнаружила, что оказалась лицом к лицу с, вздрогнувшей от неожиданности, Кэми. Какое-то мгновение Кэми просто молча таращилась. Её темные глаза блестели, будто она ожидала, что вот-вот произойдет нечто прекрасное. У неё на плечах была вездесущая кожаная куртка Джареда, а одна её рука была поднята, будто она собиралась постучать в дверь. А потом свет в Кэминых глазах потух. Холли видела, как многое промелькнуло в её глазах: смятая постель, Джаред и его футболка, и расстегнутые джинсы.
Джаред замер на месте, глядя на Кэми.
Кэми заговорила первой.
— Мне ужасно жаль, — сказала она, голос её звучал до смешного вежливым. — Я лишь хотела отдать тебе вот это. Потом я уйду.
— Не надо! — сказал Джаред, его голос был слишком громким, как будто он приказывал. Холли повернулась на этот звук: он поймал взгляд Холли, а затем покраснел так, что его шрам остался одним белым пятном на его лице. Он отвел взгляд.
— Пожалуйста, не принимай это на мой счет, — сказала Холли, а затем её попытки казаться спокойной провалились. — Мне очень жаль, это...
— Не моё дело, — с уверенностью сказала Кэми. — И тебе не за что извинятся.
— Я уже собиралась уходить, — сказала Холли. — Простите. Я уже ухожу.
Кэмина рука стала опускаться на рукав Холли, словно она собиралась попросить её остаться. Эта идея была настолько омерзительна, что Холли обогнула её и заспешила вниз по лестнице, через паб и на улицу, где она пустилась бежать.
Холли понятия не имела, куда направлялась, пока не очутилась перед домом Анджелы, таращась в пустые глазницы черных окон. Анджелы дома не было. Холли не хотелось останавливаться, или признаваться себе, что же она делает, так что она едва притормозила у ворот. Она развернулась и побежала к бакалейной лавке. Ржавый с Анджелой всегда там тренировались, и теперь они наверняка были именно там: Анджела должна быть там.
Холли бежала так быстро, что чуть ли не задыхалась, а её штаны издавали звуки, похожие на рыдания, но она твердила себе, что это все ерунда. В бакалейном было темно, когда она прошла насквозь, полки были переполнены тенями. Холли вздохнула с облегчением, когда добралась до лестницы. Она вбежала наверх, а потом застыла как вкопанная, приложив руку к двери.
Через стекло, затянутое рабицей, Холи были видны Ржавый с Анджелой, борющиеся на матах, лампы дневного света превратили бирюзовую комнату в некое подобие аквариума, светящийся в ночи. Ржавый стоял спиной к ней, однако она могла слышать рокот его голоса. Он, должно быть, сказал что-то смешное, потому что Энджи улыбалась.
Волосы Энджи собранные в конский хвост, сияющим черным потоком струились по её плечу. Её рот сверкал, зубы блестели, выглядывая из-за накрашенных губ, которые были всегда накрашенными, даже если на ней были тренировочные штаны майка. Она всегда была похожа на девушку в кино. Она и мир заставляла вести себя вокруг неё так, будто она была девушкой в кино, все остальные оставались не в фокусе, поскольку камера скользила с тени, падающей от ее ресниц, на щеку, потом к бледной тонкой линии ее шеи и темному уголку возле её ключицы, мягкой выпуклости и нежной кривой внутрь ее тела под растянутым белым хлопком.