Недостреленный (АИ)
Шрифт:
— Третья сила, которая, по словам автора письма, пока неохотно участвует в политической борьбе, это офицерство, — продолжил Петерс. — Это согласуется с известными нам фактами. У корнилово-алексеевской армии недостаток людей, а в добровольцы пошла только небольшая часть офицеров.
— Что нам пророчит этот враг рабоче-крестьянской власти? — Дзержинский не мигая пристально посмотрел в письмо, лежащее на столе. — "Бессудные расстрелы и аресты, насилие над офицерами и их семья толкнут успокоившийся масса офицеров в наша сторона. Этому способствовать властолюбие и жестокость большевиков и присоединившийся к ним бандиты и авантюрный личности. Надо подтолкнуть красный террор, и количество наших сторонников будет возрастёт." На это мы можем ответить только твёрдым соблюдением революционной законности. Мы должны тщательно расследовать все обстоятельства, и решительно бороться против врагов нашей советской власти, в то же время не допускать
Первые новости стали вскоре известны, но были они для меня неутешительны. Несмотря на то, что, как я и обещал Андрею Георгиевичу, Добровольческая армия, дошедшая до Кубани в "ледяном" походе, не смогла взять Екатеринодар и отступила, а сам Корнилов был убит на днях, 13 апреля по новому стилю, однако, одновременно с этими событиями на Дону во многих местах произошли казачьи выступления. И как раз в эти дни восставшие казаки взяли Новочеркасск, правда, пока ненадолго, и были вскоре, так же ненадолго, выбиты красными из города. Но восстание среди казаков ширилось. Причины были те, что я описал в подложенном письме — попытки советской власти разоружить казаков, требование от них выдачи казачьих офицеров, изменение прежнего уклада казачьей жизни, наделение иногородних равными с казаками правами в управлении станиц и во владении станичным достоянием, и, самое главное, — постановление областного Ростовского съезда Советов, в котором преобладали иногородние, о национализации казачьих земель. Крестьянство, бывшее пришлым, не казачьим населением, и составлявшее немногим менее половины населения области, не удовлетворилось землёй, отобранной у помещиков, и требовало передела всей земли, в том числе и казачьей. Такое требование вызывало понятное сопротивление казаков, бывших в царской России особым сословием со своим самоуправлением, привилегиями и землями, и вдобавок имевшее вооружение и боевой опыт. Надо признать, не все станицы и не всё казачье население восстало против большевиков, но настроения таких сочувствующих большевикам станиц переламывали карательные экспедиции, высылаемые походным атаманом генералом Поповым.
Аналогичная ситуация была не только на Дону и Кубани, но и в других областях с казачьим населением, например, Терской и Оренбургской. Большевики продолжили курс на отмену сословий, сложившийся у Временного правительства сразу после Февральской революции. У казаков после февраля увеличились элементы самоуправления, но иногороднее население по-прежнему не имело в управлении равных с казаками прав. Экономических потерь в 1917 году казаки также не понесли, все закреплённые за ними земли остались в их пользовании. Такое положение не могло удовлетворить иногородних земледельцев (неказачье крестьянство) и народности Северного Кавказа, у которых на душу населения земли приходилось в несколько раз меньше. Поэтому конфликт был неизбежен по объективным причинам, передел земель был требованием многочисленного иногороднего населения.
Субъективные причины конфликта ещё и подливали масла в огонь. Среди иногороднего населения казачество было олицетворением старых привилегий, подавления восстаний и разгона политических предреволюционных выступлений. К казакам революционно настроенные иногородние испытывали неприязнь и ненависть, схожую с отношением к бывшим царским полицейским, множество из которых было убито в февральскую революцию. Казаков даже считали поголовно сторонниками самодержавия, хотя на самом деле монархистов среди них после февраля семнадцатого года не наблюдалось.
Нарастанию вражды и взаимных счетов способствовало и то, что казаки и иногородние, благодаря разным укладам жизни, чувствовали себя разными, и происходило разделение на уровне ощущений "свой — чужой". Казачье управление с атаманами и Советы, казаки и обычные крестьяне с рабочими, казачьи отряды и отряды красной гвардии из тех же рабочих и крестьян ощущали себя чуждыми друг другу. Таким образом, недолгий нейтралитет казаков в гражданской войне закончился.
Меньшая, бедная часть казачества даже выступала за Советскую власть и поддерживала большевиков. Зажиточные казаки и казачьи старшины были настроены антибольшевистски. Середняков же среди казаков, первоначально склонявшихся к нейтралитету, названные объективные и субъективные причины толкали в лагерь врагов советской власти. Однако, деление на "красных" и "белых" казаков по линии бедные-богатые так же упрощенно. Возникшие по причинам и идейной приверженности, и, бывало, по вине личностных связей или личных амбиций, случавшиеся выборы сторон приводили к тому, что линия раздела проходила через семьи, бывших друзей и соседей. Впрочем, столкновения в выбранном "лагере" или угрозы расправы зачастую заставляли и сменить сторону, и не раз.
"Трагедия матери. Один сын за белых, а другой за красных."
Несмотря на преобладавшие среди казаков антипатии к "красным", "белое" движение также не вызывало у казачества полного доверия. Стремление казаков к обособлению или даже к отделению казачьих земель аналогично не находило понимания у белого руководства, стоявшего за единую и неделимую Россию. Ведя военные действия, казаки не уходили далеко от своих земель, поэтому поднять казаков в поход на большевистскую Москву было нереальным делом.
На Дону сильно способствовало восстаниям казаков и наступление австрийских и германских войск. Украинские советские армии были немцами разбиты и оттеснены за Харьков и Донецкий район. Согласно подписанному Брест-Литовскому соглашению Центральные державы прекращали наступление только на Россию, поэтому Германия направила свои войска в бывшую российскую Финляндию, где с их помощью была побеждена "красная" сторона в финской гражданской войне, и оккупировала Крым. Часть флота из Севастополя ушла в Новороссийск, часть была затоплена, чтобы не досталась немцам.
Германские войска к началу мая захватили Таганрог, подошли к Дону и вступили в Ростов-на-Дону. Донская область не считалась относящейся к Украине, но тем не менее, германские войска заняли Ростов-на-Дону и Батайск в своих стратегических интересах, как крупные железнодорожные узлы, используя право силы. Новочеркасск был снова взят у красноармейцев донцами и отрядом полковника Дроздовского, пришедшего из под румынских Ясс параллельно с германскими войсками. И в это же время в Задонье вернулась из-под Екатеринодара Добровольческая армия Деникина. Сложилась странная ситуация: две антибольшевистские стороны, донской атаман Краснов и генерал Добровольческой армии Деникин не могли объединиться, и один не мог подчиниться другому. Краснов сотрудничал с немцами, Деникин продолжал считать Германию врагом и рассчитывал на союзников по Антанте. Деникин даже не стал развивать наступление со своей стороны на отряды большевиков, так как считал, что не полностью разбитые красные войска будут препятствием немцам для их дальнейшего продвижения на Кавказ. Для отступающих же в направлениях на Северный Кавказ и на Царицын советских войск врагами были и казаки Краснова, и добровольцы Деникина, и наступающие германские войска.
Читая газеты и ловя слухи, по ситуации с казаками я так и не смог понять — отреагировало ли большевистское руководство на моё подкинутое письмо, захотело ли изменить свой курс по отношению к казачеству, или сумма объективных и субъективных факторов и инерция мышления не позволили лидерам большевиков поменять свою политику.
Ко мне порой приходили безрадостные мысли и сомнения — да возможно ли вообще сдвинуть историю огромной страны, массивную как длинный состав из везущего паровоза и тянущихся следом тяжелых вагонов, со сложившихся рельс — как ни раскачивай, как ни толкай в сторону, только расшибёшься о стенки вагонов. Потом сам себя успокаивал и подбадривал: пользуясь подобной аналогией, рельсы-то ещё не сложились, а только складываются, и возможно как-то влиять на постройку дальнейших путей. Да и, кроме того, у жесткой железнодорожной колеи есть такие места, как стрелки, где небольшим усилием можно направить несущийся состав на соседний путь. Может быть, я не угадал со стрелкой, и надо пробовать в других местах, в каких-то иных критических поворотных точках? Теоретически можно, конечно, думал я, задаться целью, подготовиться и грохнуть кого-нибудь из лидеров, например, большевиков, Ленина, Троцкого, Свердлова. Или у противоположного лагеря, хотя там масштабные и ключевые цели найти трудно, Деникина с Колчаком или Врангеля, что ли. Может даже, меня и не раскроют, и я выживу, при хорошей подготовке и везении. Хотя вероятность этого небольшая, а погибать как-то совсем не хочется. Вот только что это даст мне, моей стране и нам всем, размышлял я. Подбросить дровишек и плеснуть бензина в разгорающиеся костры вражды, многочисленных внутренних конфликтов и гражданской войны получится, не вопрос, только не вышло бы ещё хуже, чем в предыдущей, в моей бывшей истории. Думал, ломал голову, пытался вспоминать все подробности, что я читал об этом времени, благо я хоть историей увлекался на любительском уровне, много читал и что-то помнил. Только блестящих идей пока в голову не приходило.
В одно из воскресений при визите к Романовским нас с Лизой встретила Софья Александровна:
— У нас радость, с Украины вернулся наш сын, Володенька. Он штабс-капитан, служил во фронтовых частях. Мы с Андреем Георгиевичем беспокоились о его судьбе, особенно. когда германцы стали занимать Украину.
Между тем, лицо у хозяйки дома было несколько напряженным. Из хозяйской половины квартиры, где, по всей видимости, были спальни членов семьи, доносились мужские голоса, и разговор, похоже, шёл на повышенных тонах. Софья Александровна проводила меня в кабинет и оставила ожидать, а сама пригласила Лизу в другую комнату, по-видимому, поговорить о своём, женском.