Недосягаемый соблазн
Шрифт:
Мэдди не замечает. Ее руки скользят по моей талии, двигаясь к низу моего живота, чтобы расстегнуть пуговицу на джинсах. Это нелегко. У нее не получается, но я всегда готов прийти на помощь. Мы неуклюжи и нетерпеливы.
У Мэдди такие нежные руки, и мечтал о них на своем теле уже достаточно долго.
Годы.
Боже. Я хотел ее много лет, но она по-прежнему не моя.
Только здесь и сейчас.
Я чувствую себя сумасшедшим, когда шепчу ее имя и стягиваю платье с ее груди. Расстегиваю лифчик, и она помогает мне его снять. Тот падает на плитку
Она сжимает ноги вокруг моих бедер и трется о мою твердость, все еще заключенную в мокрую джинсовую ткань. Затем скользит рукой вниз и обхватывает мой член.
О, Мэдди.
Я пропал.
В Нью-Йорке миллионы людей, но ты не одна из них.
Мэдди отстраняется, разорвав наш поцелуй, и проводит губами по моей челюсти и шее. Ее рука продолжает двигаться все сильнее, и мурашки пробегают по моей спине. Черт, это слишком хорошо. Еще немного, и я кончу в ее ладонь. Я отчаянно хочу этого, но не сейчас. С этим придется повременить.
Я хватаю ее за запястье и останавливаю. Когда я вытаскиваю ее руку из своих джинсов, она поднимает на меня глаза. Прижимаю Мэдди к стене, а затем откидываюсь назад, чтобы расстегнуть пуговицу на штанах и ширинку, медленно раздвигая зубцы молнии под внимательным взглядом девушки.
На ней до сих пор слишком много одежды, но красное платье задрано на талии, так что я легко сдвигаю трусики набок. Затем накрываю ее промежность своей рукой и скольжу по ней. Мои пальцы покрываются влагой, а когда один из них погружается в Мэдди, она крепче обнимает меня.
Ее половые губы дружелюбно встречают мои пальцы.
Мэдди закрывает глаза и перестает дышать, когда я выхожу и возвращаюсь назад, растягивая ее для своего члена.
Время на мгновение замедляется, когда она наконец полностью принадлежит мне, раскачивается на моих бедрах… и я не хочу упускать такую возможность.
Спускаю джинсы и боксеры на достаточное расстояние.
— Обними меня за шею, — велю ей.
Мэдди чуть приподнимается, ровно настолько, чтобы мне было легко проникнуть в нее. Небольшой дюйм превращается в два, а затем Мэдди позволяет себе опуститься на меня, так медленно, что я не сдерживаюсь.
Я толкаюсь в нее, и она охает. Пожалуй, я был слишком резок. Наша поза и местонахождение не способствуют томному занятию любовью, но ведь так прошел весь наш вечер, верно? Нежности не было, когда мы ссорились или когда она забрасывала меня снежками.
Ее ноги обхватывают мою талию, она устраивается поудобнее и опускается еще ниже.
Тепло Мэдди окружает меня. Я зажмуриваю глаза, пытаясь собраться, и затем толкаюсь бедрами. Сосредотачиваюсь на звуке ее дыхания, ощущении ее рук на моей шее, прикосновении ее сосков к моей грудной клетке. Мэдди отрывается от стены и полностью повисает на мне. Она зависит от меня, от моих рук, которые удерживают ее за талию. Мое сердцебиение наверняка отдает в ее грудях, потяжелевших от желания.
Мы движемся, встречая удар за ударом. Я приподнимаю ее и прижимаю к стене, чтобы набрать ритм и трахать жестче.
Одной рукой обхватываю шею Мэдди,
Двигаясь в Мэдди, я теряю рассудок, но и она не может сдерживать свои стоны.
Я отпускаю ее шею и опускаю руку между ног. Это сводит ее с ума. Нежные поглаживания моего пальца заставляют ее делать быстрые, прерывистые вдохи. Она выгибает спину и прислоняет голову к кафелю. Она уже близко… Когда Мэдди громко стонет, я чувствую волны ее удовольствия, каждый спазм ее наслаждения.
Я готов кончить вслед за ней, мое тело молит об освобождении, но мне не хочется, чтобы это заканчивалось. Не хочется покидать стеклянные стены теплого душа и окунаться во все, что ждет нас вне их. Поэтому я растягиваю момент и крепко целую Мэдди, продолжая ласкать ее между ног, пока она полностью не выдыхается и не расслабляется в моих объятиях настолько, что вот-вот упадет. Ее глаза распахиваются, и я замечаю в ее взгляде беззащитность и уязвимость. Я отстраняюсь, чтобы хорошенько рассмотреть ее, скольжу вниз по ее телу и толкаюсь один... два раза. Затем, с тяжелым стоном, я прекращаю битву с собой и кончаю. Мэдди крепко обнимает меня, ожидая, что я что-нибудь скажу после того, как закончу двигаться в ней, и наше тяжелое дыхание перестанет заглушать шум душа.
Я осторожно опускаю Мэдди на пол и, убедившись, что она уверенно стоит на ногах, тянусь за гелем для душа. Я не пытаюсь встретиться с ней взглядом или втянуть в разговор, пока наношу средство на руку и намыливаю ее тело. Я тороплюсь, но по необходимости. Первый раунд может легко превратиться во второй, а судя по Мэдди, она устала.
Вымыв нас обоих, я прошу ее подождать и иду за полотенцами. Передав ей одно, вторым сушу волосы и потом оборачиваю его вокруг бедер.
— Эйден…
Короткое слово звучит как предупреждение, и это не остается незамеченным мною.
Я знаю по ее тону, по слегка неуверенной дрожи в ее голосе, что ее речь мне не понравится, поэтому я не позволяю Мэдди продолжать.
Свою борьбу она может вести утром. Мне нужна эта ночь больше, чем она осознает.
Мэдди чистит зубы, надевает пижаму и пытается улизнуть в свою комнату, но я перехватываю ее и тяну в свою кровать. Никаких гнусных планов на ее счет. Я просто нуждаюсь в ее теле под одеялом рядом со мной, чтобы ее колени прижимались к моим, моя рука покоилась на ее талии, и мы были как можно ближе друг к другу.
Я целую Мэдди в волосы и велю закрывать глаза. Я знаю, что в ее голове миллион мыслей. Я знаю, у нее есть тысяча вопросов, которые Мэдди хочет задать, но день выдался долгим, и сейчас в моей постели все, что мне нужно. Не хотелось бы все испортить.
• 20 •
Мэдди
— Счастливого Рождества.
Это первые слова, которые я услышала, проснувшись следующим утром. Протерев глаза, я вижу Эйдена, сидящего на краю кровати, на котором нет ничего, кроме черных пижамных штанов. От вида его взъерошенных волос и лица, которое освещает утреннее солнце наполовину, сложно закрыть рот; сердце сдается от борьбы, которую вела, казалось бы, тысячелетия.