Недосягаемый соблазн

Грей Р. С.

Наверное, я бы смогла прожить так жизнь, и следующую жизнь... и следующую, всегда любя Эйдена. Бежать от этого бессмысленно. Отталкивая его, я лишь погружаюсь в смехотворные и постыдные ситуации.

Эйден приподнимает уголок губ, ожидая от меня движения, слов или хотя бы любой признак функционирования мозга. Я собираю одеяло у груди, усаживаюсь... и чувствую кофе... блаженный кофе – на тумбочке стоит кружка с кучей подарков.

Я... озадачена.

Затем вспомнила, что он сказал, разбудив.

— Это

мне? — Я смотрю ему в глаза.

Эйден смотрит на подарки и пожимает плечами:

— Да. Знаю, много, но я не собирался дарить их все на Рождество. Вот этот я приобрел на первом задании в Париже. Планировалось подарить его тебе в следующую встречу, но...

Но на то были причины.

Я беру подарок и дразня улыбаюсь Эйдену:

— Ну, фактически, ты так и подарил.

Эйден усмехается и качает головой.

В руках темно-синяя, смятая до ужаса, бумага. Угол уже разорван, поэтому решаю начать с него. За бумажкой оказывается маленькая акварельная живопись. Я сразу узнаю вид Парижа с высоты птичьего полета, хотя мазки кисти свободные и импрессионистические.

— Я увидел, как художник писал ее, — говорит Эйден, пока я смотрю на картину. — Шел третий день, а я скучал по дому и не находил себе место. Я хотел пообедать снаружи, пытаясь найти свободную лавочку у Сены, и нашел рядом с этим художником. Он рисовал все то время, что я ел, и от этого я чувствовал себя менее одиноким.

— Поэтому ты купил картину.

— Для тебя. В конце концов, ты была причиной моей грусти.

Я удивленно смотрю на него:

— Я?

— Да, ты. Конечно, ты, Мэдди. Я уехал из Парижа после того звонка в аэропорту. Это было похоже на самое тяжелое расставание в мире, как будто мы с тобой расстались еще до того, как начали.

Я себя также чувствовала. Даже сейчас не надо глубоко копать, чтобы достать те эмоции. Они прямо под поверхностью.

— Красивая, — смущенно выдавливаю из себя я.

— Мэдди.

— М-м?

— Можешь посмотреть на меня?

А мне надо?

Я смотрю на Эйдена и едва не падаю с кровати. Никогда не получалось так легко посмотреть на него, пытаясь скрыть всю любовь. Она, вероятно, льется из меня как только можно, насыщая вокруг воздух. Эйден знает. Должен.

— Завтра мне нужно вернуться в Нью-Йорк.

Это, возможно, самые болезненные слова в английском языке. В детской песенке, где говорится о том, что слова никогда не ранят, так как камни, откровенная ложь. Слова ранят больнее всего. Лучше бы меня закидали камнями, чем Эйден бы опять заявил, что бросает меня. Снова и снова.

Мне нужно больше воздуха. Надо выйти из комнаты прежде, чем моя привязанность вырвется из меня громким воплем.

Я встаю и понимаю, что до сих пор голая, поэтому стаскиваю одеяло с кровати, пытаясь в него завернуться, но, видимо, у людей в кино это получается

намного лучше, чем у меня, потому что оно все спутывается и остается ниже грудей.

Я ругаюсь и дергаю ткань снова.

Эйден все повторяет мое имя, но я сейчас зациклена только на одеяле. Он касается меня, и я от испуга отпрыгиваю назад, вытягивая ладонь вперед в знаке: «Не приближайся, приятель».

— Ты можешь остановиться на секунду? Я бы хотел, чтобы ты вернулась со мной. Вместе.

— Что?

— Не удивляйся. Конечно, я хочу поехать вместе. Хочу отношений. Чтобы ты была моей девушкой, Мэдди. Поехали в Нью-Йорк со мной.

И прямо в эту секунду раздается стук в дверь.

— Эйден? Ты встал? Надо поговорить.

Это Джеймс.

— Сейчас не время! — кричит Эйден.

Ручка двери начинает дергаться, отчего начинаю кричать, пытаясь доползти до ванной прежде, чем Джеймс откроет дверь.

Хотя Эйден быстрее меня – он добегает до двери как раз вовремя, чтобы захлопнуть ее прежде, чем Джеймс что-нибудь увидит.

— Не сейчас, идиот!

— Ты вел себя как лунатик прошлой ночью! Нам надо поговорить.

— Не. Сейчас!

— Ладно. Встретимся на кухне.

Я не слышала другую часть разговора, потому что спешу обратно в свою комнату. Там, на краю кровати сидит сестра, скрестив руки на груди.

Здорово. Просто офигенно.

— Надеюсь, ты счастлива. — Первая вещь, которую она мне говорит.

Если бы Джоли с Джеймсом были нашими родителями, нас бы наказали. Суть очень долгого разговора, который приходится терпеть, заключается в том, что сестра очень разочарована решениями, которые я приняла прошлой ночью, и она ожидает от меня каких-то решений и хочет дать понять, что мои действия отражаются на ней.

О, боже мой. Просто убирайся из моей комнаты, чтобы я смогла одеться, выпить кофе и переварить тот факт, что Эйден попросил меня переехать с ним в долбаный Нью-Йорк.

Я снова настраиваюсь на ее длинную обличительную речь:

— Я бы хотела, чтобы ты сегодня позвонила в ресторан и извинилась.

Джоли, я бы хотела, чтобы ты ушла, но мы не всегда получаем то, чего хотим.

Я успокаиваю ее множеством кивков и почтительных мычаний в знак согласия, прежде чем она, наконец, исчерпывает себя и оставляет меня в покое.

Первый раз в таком состоянии... и в замешательстве. Мышцы живота сжимаются от беспокойства, но я не могу забыть ту маленькую картину, которую Эйден подарил мне минуту назад. В это рождественское утро я проснулась рядом с Эйденом. Санта действительно решил показаться в этом году.

Я достаю из чемодана красную клетчатую пижаму и несколько уютных носков. Раздается стук в дверь, после чего поворачиваюсь и вижу Эйдена, стоящего в дверном проеме, который не в силах стереть улыбку с лица.