Недотрога в моей постели
Шрифт:
Но лично я не видела ничего хорошего в таком развитии событий, поэтому деликатно прервала танец под предлогом усталости и снова села за стол. Суворов, скользнув по мне удовлетворенным взглядом, покинул свою позицию и уселся рядом с отцом и братом, довольно похлопывающим его по плечам и спине.
Картина, демонстрирующая заново укрепившиеся родственные узы, порадовала глаз, и я снова вспомнила о маме, решив найти ее. Вопреки моим ожиданиям, мама вовсе не билась в истерике, а веселилась в компании нескольких женщин своего возраста, делясь историями своего итальянского
Подойдя поближе, я в которой раз слушала рассказы о собранном мамой кружке по интересам, выступлениям по воскресеньям в церковном хоре, кулинарных поединках и прочих мероприятиях, которыми были полны мамины будни.
К сожалению для нее, ей придется довольствоваться одними только воспоминаниями, потому что Николай Дмитриевич явно не горел желанием вернуться в Италию, а был решительно настроен остаться на родине.
Убедившись, что мама в порядке, я глянула на часы. Стрелки приближались к одиннадцати вечера, но гости и не думали расходиться. Курсируя с улицы и обратно, они развлекались вовсю, предвкушая еще сутки отдыха на природе.
— А теперь салют! — провозгласил Николай Дмитриевич, поднявшийся со своего места, и толпа хлынула во двор, освещенный гирляндами.
Вскоре небо запылало разноцветными вспышками, окрестности огласились радостными возгласами, и ощущение праздника накрыло всех с головой. Салют завершился, но праздник только набирал обороты. Не желая расставаться со свежестью осенней прохлады, гости устроили шумные танцы, вызвав недовольство соседей. Но, когда те поняли, кто отмечает день рождения, присоединись к общему веселью.
Ну а мне нужно было найти в себе силы пообщаться по душам с Илоной. Но я не представляла, как смогу остаться с ней наедине, пока не увидела, как она вместе с другими женщинами собирается на смену мужчинам в баню. Процессия в простынях, весьма похожая на римский сенат, горланя песни, переместилась в сторону беседки с жарящимися на мангале шашлыками, а я, качая головой, отправилась вслед за Илоной.
В большой, крепко натопленной бане, борясь со скромностью, разделась и завернулась в простыню, нырнув в жаркое помещение парилки. Испарина мигом образовалась на теле, даря приятную расслабленность, но я пришла сюда не за этим. Дождавшись, пока мы с девушкой Максима останемся наедине, я воспользовалась случаем и попросила ее уделить мне пару минут.
— Только давай ты спустишься пониже, здесь не так жарко, — попросила я ее, беспокоясь о том, что высокая температура повредит ребенку. Что-то я слышала об этом, но не была уверена, что правильно запомнила. Ведь тема деторождения казалась такой далекой, и я не уделяла ей почти никакого внимания.
— Мне и здесь неплохо, — фыркнула Илона, откидывая назад прилипшие к бледной коже волосы. Я со странной завистью мазнула по ним взглядом, вспоминая свои длинные локоны.
— Хорошо, — кивнула, понимая, что не могу заставить ее спуститься, а потом судорожно стала подбирать слова: — Илона, ты сейчас только не нервничай… Мне этот разговор непросто дается… Я…
— Когда просят не нервничать, сразу же начинаешь еще больше нервничать! — нахмурилась
— Я кое-что услышала, непредназначенное для моих ушей. Тем не менее не могу игнорировать то, что услышала. Я правда не хотела подслушивать, это вышло совершенно случайно…
— О чем ты? Я не понимаю.
— Я знаю, что ты беременна! — выпалила я, рассердившись на себя за то, что так долго мямлю, топчась на предисловии.
Резко сев и скинув ноги с полка, совершенно не обращая внимания на упавшее полотенце. Мы обе уставились на ее плоский живот, словно это могло придать смысл нашему разговору. Илона инстинктивным жестом вскинула ладонь и накрыла его, прищурившись глядя на меня.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросила она воинственно, явно разозленная признанием.
— Я слышала не только новость о беременности, но и об аборте.
— И? Что дальше? Тебе какое дело? — не скрывая грубости, шипела она, будто уличенная в чем-то постыдном, но не желающая этого признавать.
— Я переживаю… за малыша… — неловко выдавливала я фразы, не зная, как обосновать свои намерения.
— Это мне решать, что будет с малышом. И я не собираюсь перед тобой оправдываться за свои решения. С чего ты вдруг решила поговорить со мной об этом? На правах будущей родственницы, что ли?
— Да, конечно, — уцепилась я за ниточку, подсказанную Илоной. — Не хочу, чтобы ты потом пожалела о своем опрометчивом поступке.
— Ты вообще чем по жизни занимаешься, Тая? — спросила она спокойным голосом, вроде как убедившись, что я не нападаю и не обвиняю, а желаю только добра. Вопрос был явно риторическим, поэтому я молчала, ожидая продолжения: — Можешь ли ты понять, как важен в профессии момент? Упустишь его — и, фьють, пролетела, как фанера над Парижем. Я достойна большего, чем менять подгузники и варить каши. Я иду к своей мечте, и меня ничто не остановит.
— А как же отец ребенка? — с громко бьющимся сердцем спросила я, совершенно не удивляясь намерениям Илоны, но всё же надеясь переубедить ее.
— А что отец?
— Ну, он тоже имеет право решать.
— С какой это стати? — фыркнула она, спрыгивая с полки и принимаясь за мытье. — Мое тело — мне и решать.
— Я не согласна…
— И что дальше?
— А если бы он узнал?
— Хочешь рассказать ему?! — уставилась она на меня, застыв на месте.
— Ради спасения ребенка, если ты не хочешь признаться сама…
— Так! Это кто тут у нас такая святоша? — язвительно рассмеялась она, упирая руки в боки. — Откуда ты взялась такая на мою голову? Родственница, значит. Вот только попробуй заикнуться Максиму, и пожалеешь, что на свет родилась!
— Признайся сама. Скажи честно, что не хочешь пока детей.
— Ты дура, а? Кто такое мужику говорит? Ты с какого дуба рухнула? Еще начни мне тут про душу ребенка втирать.
— Кажется, конструктивного диалога у нас не выходит, — тяжело вздохнула я, признавая поражение, и поднялась с места.