Недотрога
Шрифт:
Глава 23
— Отец… — выдохнул он, отворачиваясь и предоставляя мне рассматривать вмиг напрягшуюся спину. Видимо, я затронула больную тему. С побелевшим лицом он вновь повернулся ко мне и, что-то осмыслив, сказал: — Конечно же, ты хочешь знать, что с ним. Он более-менее в порядке. Не волнуйся, ему обеспечен весь возможный уход. Я так понимаю, последний раз ты видела его в тот день в больнице? И тогда решила выдать себя за его любовницу и отвести удар от матери?
— Тогда мне казалось, что нет другого выхода. Я подумала, что она в большей опасности, чем я. Возможно, так оно и было. Что бы ты с ней сделал
— Сейчас уже без толку говорить об этом. Расплачиваться пришлось тебе. По полной. Я попробую возместить ущерб, — закруглил он нашу беседу, и я поняла, что не дождусь раскаяния. Возможно, физическое возмещение ущерба, какую-то компенсацию, но не искренние извинения.
Что ж, наверное, этого и следовало ожидать? У меня оставалось еще немало вопросов, но интересовало в первую очередь одно.
— Но почему… почему ты вообще решил так жестоко мстить? — спросила я вопреки здравому смыслу. Его слова, оправдания, даже извинения ничего не изменят и не исправят, но я хотела докопаться до сути. — Разве это нормально — лишать человека всего за его чувства?
Увы, мне не удалось услышать ответ. Резкой вспышкой по глазам ударил свет, а Максим бросился наперерез своей матери, влетевшей в кухню в расхристанном виде. Босая, с перекошенным бледным лицом, она переводила взгляд с меня на него, потом пошатнулась, вцепившись руками в стоящий на ее пути стол. Ваза с цветами на нем зашаталась, а затем и вовсе упала на покрытую скатертью столешницу, когда она потащила ткань сжатой рукой в попытке удержаться на месте. Но у нее не вышло, и она грузно осела на пол, мотая головой из стороны в сторону и заунывно воя:
— Ты жени-и-ился на этой гадине-е-е… Как ты мог? Сын! Как ты мог? Привел ее сюда-а… За что мне это всё-о-о…
Испуганно вжавшись в стену, я наблюдала за истерикой матери Максима, отчаянно желая испариться из кухни. От ее появления и диких стонов холод сковал тело. А Суворов бросился к ней, поднял, машинально поставив вазу на место. Однако вода уже полилась по столу и вниз. И этот беспорядок пугал меня не меньше, чем непредсказуемое поведение неадекватной женщины. В голове почему-то появилась картинка, как она хватает нож или кочергу и забивает меня до смерти… Судорожно всхлипнув, я медленно двигалась в угол кухни, подальше от люто ненавидящей меня женщины.
— Мама, что ты такое говоришь? Зачем выбралась из постели?
— Вы меня разбудили! — обвинительно вскрикнула она, повисая на сыне и грозно глядя на меня из-за его плеча. — Ты привел в дом эту дрянь. Ты хочешь моей смерти, да? Что?! Что она здесь делает?! — визжала она.
На шум прибежала экономка, за ней следом тот бородач. Не знаю, был он членом семьи или каким-то работником, но вел себя так, будто его слово имеет вес. Втроем они пытались унять впавшую в бешенство Наталью, пичкали пустырником, умывали водой, уговаривали вернуться к себе в спальню.
Я же ощущала себя безмерно чужой и краснела от стыда. Прийти в этот дом, на территорию жены Николая Дмитриевича, было ошибкой, но я не могла сдвинуться с места. Казалось, сделаю шаг и просто повалюсь на пол. От стресса,
— Прекрати истерику! Иди спать! Больше ты не скажешь в адрес мой жены ни единого грязного ругательства. Это не она жила с отцом, а ее мать. Поняла? Приди уже в себя! Арсений, Надежда Васильевна, займитесь ею, ради бога!
Жены? Он совсем с ума сошел? Онемев, впрочем, как и все собравшиеся в кухне, я наблюдала за разворачивающимся спектаклем. Экономка с Арсением поволокли упирающуюся мать Суворова прочь, а он, глянув на меня абсолютно пустым убитым взглядом, покачал головой, будто просил молчать, и я поняла, что только рада этому. Потому что на слова у меня не было сил. Ни на что. Последние сутки полностью истощили мои внутренние резервы. У меня было ощущение, словно меня подвергли всем известным пыткам и протащили через улюлюкающую толпу, забрасывающую меня камнями.
Медленно сползая по стене, я опустилась на пол и прислонилась к креслу. Но Максим не дал мне умереть прямо тут, а подошел и рывком поднял и притянул к себе, чуть встряхнул, чтобы пришла в себя, и повел к выходу. Дрожа всем телом, я двигалась за ним. Куда угодно, лишь бы из этого дома. Находясь в полной прострации. Пришла в себя, только когда завелся мотор машины. Уложенная на заднее сидение и укрытая теплым пальто.
Не потребовалось и секунды, чтобы уснуть.
Когда я второй раз очнулась, Максим уже вытаскивал меня из машины и нес куда-то. Я чувствовала его крепкие руки и снежинки, которые падали на лицо и мгновенно таяли, превращаясь в воду. На улице царил жуткий холод, мрачный рассвет не сулил ничего доброго, но в горячих объятиях несущего меня мужчины было так блаженно хорошо. Я позволила поднять себя наверх, в уже знакомую квартиру, раздеть, снять это ужасное пышное белое платье и тесные туфли, а затем уложить в постель.
И даже не возражала, когда Максим упал рядом, потому что знала, что он точно так же, как и я, выбился из сил. И способен только на то, чтобы накрыть нас одеялом и провалиться в тяжелый сон без сновидений.
Жаль, что жизнь нельзя поставить на паузу. Отвлечься, забыться, зафиксировать один-единственный момент и остаться в нем на сколько угодно времени. Я бы задержался на вечность в этой постели, где в моих объятиях спала Тая. Знал, что стоит ей открыть глаза, и она отшатнется. Едва поймет, где находится, вырвется из моих рук и сбежит. Уверен, она захочет немедленно уйти. Вчера у нее от потрясения в голове помутилось. Только поэтому она сейчас здесь. Я и сам вчера был в полном неадеквате. До сих пор прихожу в себя и жду, пока моя красавица откроет глаза, и в них появится ужас, отвращение и ненависть…
Эмоции, которые я, надо признать, заслужил.
Но пока она блаженно улыбается во сне, я продолжаю ею любоваться. Ворую у вечности эти моменты. Становлюсь гребаным романтиком и избавляюсь от цинизма рядом с такой неприкрытой невинностью. Сука, как я был слеп, когда принимал эту девушку за шлюху. Она же просто ангел.
Провожу пальцами по гладкой коже щеки, едва-едва, чтобы не разбудить спящую девушку. Ее лицо в темных разводах, не было времени смыть косметику, смешанную со слезами. Мне больно видеть на ней эти следы отчаяния и понимать, что стал их причиной. Я заставил ее плакать и страдать.