Нефтяной принц
Шрифт:
— Хм! Слышали вы когда-нибудь, чтобы Виннету и Олд Шеттерхэнд пели?
— Пели? Нет!
— Но ведь должны же они петь? Как вы считаете?
— Что за индигоцветный вопрос! И вы не стыдитесь так думать или аллювиально выражаться? Скажу вам, что эти двое могут делать абсолютно все.
— А как вы думаете, споет когда-нибудь Олд Шеттерхэнд, если я его об этом попрошу?
У Хромого Фрэнка на лице появилось выражение крайней задумчивости.
— А Виннету?
— Вот этот не запоет. Точно знаю! Он велик во всех делах, и я убежден, что поет он замечательно: мастер колоратуры! Но, откровенно говоря, я просто не могу себе представить его певцом.
— Но ведь индейцы вообще-то поют.
— Конечно, и я даже слышал их пение.
— Как оно звучало? Что они пели? Это было многоголосие или одноголосие? Мне очень важно услышать это от вас.
— Ну, опять вы с этими эпилептическими вопросами! Когда поет один человек, это, ясно, будет одноголосие. Или вы считаете, что один-единственный человек может исполнить восьмиголосие? Как это звучит? Ну, не так, как у великих Моцарта, Гальвани [65] и Корреджо [66] . Это нелегко описать. Представьте себе кузнечные меха, в которых спрятались белый медведь, индюк и три молоденьких поросенка. Если привести меха в действие, то что-нибудь, вероятно, услышите. Вот примерно так и звучит настоящая индейская гражданская оперетта. Понятно?
65
Гальвани Луиджи (1737—1790) — итальянский физиолог и анатом, один из основателей учения об электричестве
66
Корреджо (Аптонио Аллегри; ок. 1489—1534) — один из крупнейших живописцев итальянского Возрождения
— Разумеется. Вы привели достаточно красноречивый пример.
— Ну, а что вы затеваете с Олд Шеттерхэндом и Виннету? — Я должен знать, какие у них голоса.
— Хорошие голоса, можно даже сказать: отличные. Думать об их голосах иначе — значит, оскорблять их!
— Я совсем о другом говорю. Я хотел бы знать, поют они тенором, баритоном или басом. Они будут главными героями моей оперы и мне обязательно нужно знать позицию их голоса.
— Ерунда какая-то! Позиция голоса! Голос всегда находится в глотке. Я еще не видел ни одного человека, который пел бы желудком или локтями. Такое надо бы знать, раз уж вы взялись за двенадцатиактную оперу. Да и не надо ничего предусматривать заранее. Вот услышите, как поют Шеттерхэнд и Виннету, и сами догадаетесь, тенора у них или басы.
Хромой Фрэнк еще долго бы разглагольствовал, но вернулись те, о ком они говорили, и знаменитый вестмен приказал готовиться к выступлению:
— Мы довольно далеко проехали по следам нихора. Кажется, они направляются к реке Челли, что вполне нам подходит.
Глава 9
Проделки кантора Эмеритуса
Отряд снова тронулся в путь. Заделывать вход в пещеру не было никакой надобности, поэтому его оставили открытым.
Проехав ущелье, Виннету, возглавивший отряд, сразу свернул в лес, где ночевали нихора. Очень скоро обнаружили их следы. Они вели сначала вверх, а потом в глубокую долину, выходившую в широкую прерию. Опасаться внезапного нападения не приходилось, поэтому всадникам
Кантор пристроился к Фрэнку сбоку и спросил:
— Герр Франке, не окажете ли вы мне любезность?
— Почему же не оказать? А в чем дело?
— Я заметил, что вы в исключительных отношениях с Олд Шеттерхэндом…
— Да, мы с ним в прекрасных отношениях! На условиях полного равенства.
— Тогда попросите его спеть песню или хотя бы один куплет.
— Э-э, милый друг, нет… Этого я не хочу делать.
— Не хотите? Почему?
— Если бы я попросил его лечь в обнимку с гризли или схватить за рога бизона, он бы сделал это. Но петь? Нет, таких способностей я в нем не предполагаю. Да, кстати, вы все время говорите о музыке вашей оперы, а текст-то у вас есть?
— Нет пока.
— Так не теряйте времени. Поищите подходящего поэта.
— Я хотел бы сам сочинить текст.
— Сами? — удивленно спросил Фрэнк и взглянул на кантора сбоку. — Значит, вы уже изучили науку рифмосложения? И можете выпускать своих героев из-за кулис, чтобы они укладывали свои мысли в рифмованные строфы?
— Надеюсь. К тому же здесь вряд ли найдешь хотя бы одного поэта.
— Ба! Да здесь их тысячи! У вас просто-напросто обман зрения. А между тем даже среди нас есть один поэт…
— В самом деле? Кто же это?
— Не догадываетесь? Мне вас жаль. Приглядитесь повнимательней, и вы сразу увидите, кто хранит в голове крайне редкую стихотворческую формацию. Это доказывают его благородные духотворные и мелодически деликатные черты лица.
— Кого же вы имеете в виду? — спросил кантор, после того как несколько минут внимательно разглядел почти всех присутствующих.
Фрэнк ткнул себя в грудь указательным пальцем и важно произнес:
— Себя.
— Вы умеете сочинять стихи? Невероятно!
— Отчего же невероятно? Я все могу! Вы уж должны были это заметить. Назовите мне любое слово, и я найду вам два десятка рифм к нему! За два, самое большее три часа я готов написать вам весь текст. Я столь потребительски владею своим родным языком, что рифмы так и летят от меня во все стороны. Если вы сомневаетесь, испытайте меня.
— Испытать? А вы не обидитесь?
— Как может лев или орел обижаться на воробья! Да я вообще не обидчив, что само собой разумеется при моем благородном характере. Ну, дайте мне задание, скажите, про что я должен написать.
— Хорошо, давайте попробуем. Возьмем первый акт моей оперы. Занавес поднимается: сцена представляет собой девственный лес, на земле лежит Виннету и осторожно передвигается, выслеживая врага. Что вы заставите его петь при этом?
— Петь? Да ему в это время совсем не до песен!
— Почему? Он должен что-то петь. Если занавес поднялся, публика должна слушать пение.
— Глупая какая-то публика! Виннету выслеживает врага. С чего ему петь? Чтобы враг услышал его пение и смог удрать?
— Это же сцена! Здесь ему необходимо петь!
— Ну, раз необходимо, чтобы звучал его голос, то он может и спеть. Тогда я готов. Итак, он ползет по земле и поет:
Я знаменитый Виннету,
Родился я в Америке.
Два зорких глаза у меня,
Два чутких уха, верите?
Ползу на брюхе я в траве,
Учует нос мой все везде!
Продекламировав незатейливый стишок, он торжествующе взглянул на кантора, ожидая всемерного одобрения, но тот тактично промолчал, и тогда Фрэнк спросил: