Неинтересное время
Шрифт:
Он наклонил голову в сторону Сергея.
— Спасибо, — подхватил Кирилл.
— Спасибо, — улыбнулась Роза Львовна.
— Спасибо, — Витя вздохнул так, будто не будь Сергея, он бы погиб. Наверное, вспомнил свое кратковременное пребывание в лапах «кровавой гэбни».
Сергей стоял, красный как рак.
Постепенно народ разошелся. Ушла домой Роза Львовна, Кирилл вызвался ее проводить. Витя сослался на некие невнятные дела, махнул рукой на шутку Сергея о недопустимости контрреволюции, и
— Попробовал я приготовить то, что вам нужно, — Виктор Алексеевич тяжело закашлялся, — Чернильную пасту для ручки с шариковым пишущим узлом. Есть несколько проблем…
Химик опять зашелся кашлем.
— Виктор Алексеевич, давайте уж завтра это обсудим. Идите домой. С вашими легкими вечерняя сырость до добра не доведет. Я уберу со стола.
Химик распрощался и ушел. Сергей остался один за столом. Задумчиво пожевал ломтик колбасы, выложил на доске из кусочков сала слово «мясо», покрутил один из своих ножей — а зачем искать другие, когда есть целых две финки? — покачал стакан с водкой. Встал.
Скрипнула калитка.
Во двор хозяйской походкой вошли трое.
В сумеречном свете можно было определить, что главный из них — средний.
На глаза надвинута кепка, в зубах — то ли спичка, то ли зубочистка, красная, в сумерках почти черная рубаха. Острый подбородок, и общие черты лица кого-то ужасно напоминали.
Двое других — на подхвате. Здоровенные, широкоплечие, с тупыми лицами опоенных бычков.
— Мишка, это тот самый фрайерок? — спросил один из бычков.
— Фраеров ищи в зеркале, — тут же отозвался Сергей.
Навряд ли гости пришли предложить ему денег, так к чему быть вежливым? Раньше начнется — раньше закончиться.
— Ша, — поднял руку главарь. Бычок, явно что-то собиравшийся ответить, умолк.
— Вы позволите, Сергей Аркадьевич? — главарь кивнул на скамейку у стола, — Мы только поговорить.
Поговорить? Интересно.
— Присаживайтесь.
Главарь приподнял бровь, но промолчал. Троица уселась, Сергей тоже присел, выбрав место рядом с ножами, благо пришельцы их за ломтями хлеба и в сумерках не видели.
— С чем изволили пожаловать?
— Да вот какое дело, Сергей Аркадьевич…
— И кто изволил ко мне прийти? А то меня вы, как я посмотрю, знаете, а вот я вас…
— Меня люди Мишкой кличут, а это — со мной.
— И с чем же вы пришли, Архип Потапович?
Мишка несколько секунд молчал, удивленный:
— А ты крученый… Уже все разнюхал?
— С чем пришли?
Оставшийся безымянным бычок потянулся к нарезанной колбасе.
— Ешь, — посмотрел на него Сергей. Бычок уронил кусок и даже руки вытер.
— Максим, — голос Мишки был добр как звук бормашины, — замри.
Сергей жалел только об одном: что наган лежит, завернутый в тряпки, на дне сумки, той самой, на которой лежит сверток с мечом. Из всего оружия только… Он непринужденно положил руки на стол, так что пальцы касались рукоятки одной из финок.
— Повторить вопрос?
— Да просто познакомиться, ласенько обнюхаться. А то появился в городе человек, слухи про него поползли, мол, опытный гайменник, на варщиков работал, квас пустить, как высморкаться, мы и решили поговорить, сколько раз в академии бывал, да ел ли грязь вообще, из каких будешь, мазь, фартовик, из накипи…
— Да не был он у хозяина, — проворчал все тот же бычок, — а и был так в кобылке. А то и вовсе узлами кормили…
Сергей сжал рукоять финки. Понятно. Его пытаются раскрутить на то, из уголовников ли он, стоит ли за ним кто-то или сам по себе. Неприятная ситуация… Врать — себе дороже. А собственной репутации у него… Кто ж словам верит, тем более из таких ребят.
— Посмотрел я на тебя, — неожиданно прервал свою монотонную речь Мишка, — Ты, Длинный, не из наших. Что высоко складывать тебе не впервой — верю. Что нитку ты рвал не раз — верю, раз ты — из Козьей горы. Но не из наших ты. Это старый лац чего-то напутал. Музыки не знаешь, по глазам вижу, по-свойски, — он кивнул на бычка Максима, — не кумекаешь…
— Баклан… — презрительно махнул рукой Максим, — Эй, грабки от пера!
Сергей дернул рукой, свистнуло, забулькало. Максим захрипел, царапая руками рукоять торчащего из горла ножа и завалился на бок.
Второй нож уже мелькал в пальцах Сергея, но оставшаяся парочка не дернулась. Только Мишка скосил глаза на тело бывшего подручного:
— Эх, Максимка. Говорили тебе, что примешь ты смерть от помела своего, а ты все смеялся… Сергей Аркадьевич…
— Не люблю, когда про меня говорят, то, что сболтнул твой подручный, — смысл слов покойного бычка Сергей не понял, но общую мысль уловил.
Уголовники помолчали. Видимо, такого резкого поворота ситуации они не ожидали и теперь не смогли быстро сориентироваться, как поступить.
— Визна, — поднял ладони Мишка, — больше нюхать не будем, поговорим о деле. Мой братишка, Мишка-братишка, в этом городе свой интерес имеет и твоя мастерская ему — как кость в глотке. Мы бы тебя, — улыбнулся он, в полумраке сверкнули зубы, — могли по-тихому закосать, никто бы и не рюхнулся. Но мы решили к тебе, со всем уважением, как к человеку известному…
Он сунул руку в карман. Замер, глядя на острие направленного на него ножа.
— Не горячись, Длинный, не горячись…
Из кармана медленно-медленно показалась…
Пачка денег.
— Решили мы тебе отступ предложить. Здесь — одни собаки, на пятьдесят тысяч рублей. Бери, и уезжай из города.
Деньги? Ему предлагают откупные?
Сергей посмотрел на пачку. Пятьдесят тысяч. За мастерскую. С которой он связался, чтобы заработать деньги. И вот — они, лежат на столе. Бери и иди, куда хочешь. Больше никогда не увидишь проклятого Пескова, доберешься до Питера, вернешься назад и двадцать пятый год будет тебе являться только в ночных кошмарах с лицом капитана Ждана.