Шрифт:
Александр Семенов
Неистовая ночь
Различие между мужчинами и женщинами
важный момент в правилах поведения
во владении, и нельзя, чтобы оно стиралось...
Го-юй (Речи царств)
ОСТАНОВИСЬ, ПРОХОЖИЙ, ТЫ ПРЕКРАСЕН!
А для начала скажу я вам, други мои, что, вроде, время нам пришло любить друг дружку. И ангелов бы лобызать куда попало, и флейтами сопеть на фоне звездопада. Но занавес на нашем представлении пошит в виде огромных панталон пролетарского цвета, и мысли мои путаются в сверкающий клубок, и звезды
Что из этого следует? А ничего. Какое нам дело, скажем, вон до того мужика, несущего бутылку портвейна с таким же мужиком на этикетке? Или до дамы той, у которой такое лицо, словно она держит во рту какую-то постоянную кислую гадость? А вот у витрины застыл солдат, единственный в своей непохожести на общую непохожесть на остальных в штатском потоке людей, - и до него нам какое дело?
Все это, понятно, картинки совершенно условные. Нет мужика, несущего домой свой кусок счастья во втором агрегатном состоянии, то бишь жидком. Нет женщины, занятой охраной своей красоты. Нет солдата, нет и витрины, где стоит раскрытый белый рояль, с клавишами, в белоснежной чистоте коих таятся звуки столь же чистые и хрупкие, и с эбонитовыми черными, мерцающими драгоценною тайной... Что из этого следует? А ничего.
Вид из окна - природа. Кобель у крыльца хрюкает. В огороде пасется дед во сто лет, а одет в сто одежек, и все без застежек. День обыкновенный. Пахнет радуга арбузом, и солнце терпкое, как кислота лимонная на кончике языка. Лес. Поле. На холмах мычат пастухи. Меж горами, меж долами парень девку солодит. (Из архангельских загадок.)
(ПРИМЕЧАНИЕ: солодить - по Толковому словарю Вл.Даля - "сластить легким брожением".)
"Ну, что, долго еще?
– спросила Таня.
– Долго ехать-то?"
"Лямур тужур?" - с приятностью произнес Машка, жуя волосатым ртом.
"Лямур, лямур".
"Да, - сказал после паузы Машка, - Саня Малина - чувак что надо. Ежели бы его еще и отмыть маленько, то сразу видно было бы, что кой-какое масло у парня в голове есть".
"Ты на дорогу смотри, - посоветовала Таня, хлопая его перчаткой по руке.
– Дождь прошел, все-таки, скользко".
"А я ведь тоже Саша", - грустно вздохнул он, кося на Таню хитрым глазом.
"Ты не Саша, ты Маша", - засмеялась она.
"Вот ответь мне, Танюша, - сказал Машка, доставая сигарету и прикуривая на ходу.
– Прости за банальный вопрос. Вот как ты считаешь, есть она на свете, любовь-то?"
"А ты сам как думаешь?" - усмехнулась Таня.
Машка скисломордился.
"А я, - сказал он, - я знаю средство от любви".
"Какое же?"
"Я говорю: любимая, какой бы ни была ты, - всегда, в любые времена, была ты и есть халява. Причем халява, по размаху и запросам, великая".
"Жениться бы тебе, - сказала Таня, помолчав.
– Детишек бы тебе. Ты б сразу изменился".
"Да понимаешь, - сокрушенно отвечал Машка, - для того, чтобы ужиться с женщиной, надо быть в первую очередь хорошим педагогом. А у меня, ты знаешь, образование-то музыкальное".
"Да неужели?" - сказала Таня, смеясь.
"Ну, да. Вернее, полтора занятия у частной преподавательницы, после чего она переселилась по адресу: участок No 600 с чем-то Парголовского районного кладбища".
"А правда, Маша, говорят, что ты панк? Ты панк, да? Или хиппи? Но почему тогда на тебе булавки? И почему ты такой волосатый-бородатый? Почему не бреешься?"
"Бреются там, - буркнул Машка.
– А здесь - броются. А еще у меня есть три кирзовых сапога".
"Где же третий?"
"Между".
"Ой, смотри!
– испуганно вскричала Таня.
– Милиция!"
И впрямь - только они проехали мостик через небольшую речку, как внезапно, точно в детективном боевике, к ним пристроились с обеих сторон две милицейские машины. Одна из них вынеслась на скорости вперед и остановилась.
Машка тоже нажал на тормоз и спустил стекло.
Послышался хруст гравия, и в машину заглянули лучистые милицейские глаза, окрыленные погонами.
"Ну-с, - почему-то с веселой улыбочкой осведомился милиционер, - что у нас имеется в наличии?"
Вслед за первым в окно заглянул второй фэйс. Странный это был какой-то фэйс - какой-то покрытый мускулами и в твердой обложке с волосяным переплетом.
"Ваши документы", - потребовал фэйс.
"Здравствуйте, товарищи красноармейцы!" - с чувством проревел Машка.
"ГАВ-ГАВ-ГАВ!" - бодро отвечали Фанни и Малина.
"Здравствуйте, товарищи краснофлотцы!"
"АМ-АМ-АМ!"
Итак, все, вроде, в сборе. Саня Малина, прохладный прожигатель жизни, в плавках, в майке с надписью английской на спине: Spin. Таня - в шортиках, ножки, глазки, этакая кошечка на солнце. Бутылки с коньяком, шампанским. Вид из окна - сторож Ибрагим. У него нехорошее, злое лицо. В углу, в кресле, поджав ноги, сидит Фанни - девочка с рабочими губами.
"Смотри, Фанни, - говорит Машка, - это сторож Ибрагим. Он эту дачу сторожит. Между прочим, в питерских рок-кругах его зовут Мамаем, и он там человек известный - он выпускал там раньше какой-то тусовочный журнал".
"Кстати, - сообщает Малина, - вчера Ибрагим сознался мне, что он влюблен в Фанни. Так и сказал: ты знаешь, говорит, я торчу от нее! Такая конфетка!"
"Ну, мало ли от кого торчит Ибрагим", - машет рукой Машка.
"Он и мне в любви объяснялся", - замечает Таня.