Неистовая волна
Шрифт:
— Это называется шиной, сын мой, — вкрадчиво сообщил отец Силантий. — Нужно сделать шину, аккуратно спустить человека — и да пребудет с ним Господь…
— Спасибо, батюшка, — учтиво кивнул Олег. — Без вас как без рук. Вы правы, нужны доска и перевязочный материал.
Сообразительный Валентин кинулся отрывать огрызок от стропил.
— Не надо, люди… — стиснув зубы, шептал Иван. — Я спущусь… вы только время со мной теряете…
Ольга и Валентина уже возились с раненым. Витек с решительным видом рвал майку на груди, чтобы пустить ее на «веревки». Поднялась по скрипучей лестнице Соня, которой надоело бездельничать в лодке. Олег покосился на мокрую девушку с мальчишеской челкой и большими глазами. В желудке снова что-то перевернулось.
— Привет, соседка, — сказала Алевтина. — Ты тоже с нами?
— Ага, — кивнула Соня. Побледнела, глядя, как осунувшаяся Мария Ильинична общается с мертвым мужем (но у того, похоже, не было желания разговаривать). Ахнула, когда мужчины грубо перевернули скулящего Ивана. — Осторожнее, вы, мужланы, это же не полено… — и бросилась помогать.
Люди поднимались, выстраивались в очередь. Прерывисто дыша, протискивался к выходу Витек. Можно начинать погрузку. Беспокойство вызывал покалеченный Иван, которого даже с шиной невозможно было спустить по лестнице без дополнительных увечий. И каменеющая Мария Ильинична, решительно отказывающаяся бросать мужа. Транспортировать мертвых Олег не собирался. Он высунулся наружу. Над городом висела черная, какая-то горбатая туча. Сыпал мелкий дождь. «Море» волновалось, вспучивались буруны. Покачивались лодки, привязанные к столбикам крыльца. Снова нехорошие предчувствия, сердце беспокойно сжалось. С тревожным гамом промчалась мимо стайка воробьев. Повело направо, он вцепился в законопаченные доски и только сейчас почувствовал, что домик изрядно перекошен. В плавание собрался? Вода покрывалась дрожащей рябью. Что-то подобное он уже видел, и ничем хорошим это не кончилось. Знакомый гул, пусть не такой зловещий, как тогда, но явно не ублажающий слух… Беспокойство нарастало, поры в коже начинали вырабатывать пот. Он высунулся наружу, вывернул голову. С выбранной позиции частично просматривалась улица Ильича, изувеченные дальномеры, в груде которых явно прибыло. Над кучей хлама, закрывшей дорогу, периодически что-то вспучивалось, взлетали брызги. Вода обходила преграду, и в тех местах, где она это делала, формировались новые заторы из наваленных деревьев и продуктов человеческого труда. «Не образуется ли новая запруда?» — растерянно подумал Олег. Если прорвет, то опять пойдет волна, и для двух лодочек, набитых людьми, это не очень здорово. Уж лучше в домике пересидеть неспокойное время…
— Граждане, не давите, нужно подождать, — проворчал он, оттирая нетерпеливого Витька. — Тут что-то не в порядке, как бы снова не пошла волна.
Витек разочарованно запыхтел, хрустел костями.
— Не усложняй, — фыркнул Солохин. — Прорвемся. Надоела эта бодяга.
— Предупреждал я, дети мои, что город погряз в грехе и блуде… — скорбно возвестил отец Силантий. — Говорил, что нужно молиться, молиться и еще раз молиться. Вот и пожинаем плоды своей греховности и распутности…
— Не утрируйте, батюшка, — поморщился Олег. — Вы лично погрязли в грехе? Уверен, что так не считаете. Я тоже не причислю себя к великим грешникам. Все собравшиеся — обычные люди, греховодников нет, живут нормальной жизнью, как и их соседи, родственники…
— А секс — это грех? — робко спросила Валентина.
— Гы-гы, — сказал Солохин. А Соня вдруг задела плечом Олега, и щелкнуло в нервах электричество.
— Мне тоже интересно, — смущенно поведал Валентин. — А то мы с Валькой за четыре дня ни разу кровать не заправляли…
Он всматривался в расползающуюся по городу серость. И вдруг возникло ощущение, что шевельнулась гора металлолома, перегородившая дорогу. Нет, не ощущение, она действительно шевельнулась! В горле пересохло. Он слышал, как скрежещет, ломается металл. Покатилось что-то с груды — то ли холодильник, то ли стиральная машина. И вдруг разъехались по центру две кучи железа, и в пространстве между ними все забурлило, заколыхалось. Вода устремилась через преграду, а оказавшись на свободе, растекалась по улице, бросилась в наступление. Фактически это была не волна — очередной не разбирающий дороги поток…
— Держитесь, граждане робкого десятка, — проворчал Олег, отстраняясь от окна. — Сейчас немного потрясет, входим в зону турбулентности…
Народ зашевелился, загудел — сколько можно-то? Когда угомонятся эти высшие силы? Никто еще и не догадывался, что им уготовили! Вода неслась. Энергией этой массы можно было сутки весь Таманск снабжать! Домик стоял на краю дороги, вода, истекая пеной, захлестнула фундамент. Затрещало дерево, дрожь пошла по зданию. Это было невероятно! Взбесившийся поток оторвал покосившийся домик от фундамента и понес!
Фактически в этом не было ничего оригинального — за ночь смыло не одну сотню домов. Но одна разница, когда за этим наблюдаешь, и совсем другая — когда в этом участвуешь! Хлипкое строение завертелось, как карусель. Люди падали, кричали, обуянные смертельным страхом. Домик раскачивался, кружился, вибрировал, как отбойный молоток! Мертвый Петр Поликарпович кинулся в объятия Алевтины, и та орала благим матом, не зная, как от него избавиться. Хрипел Иван, на больную ногу которого рухнули два влюбленных сердца. Солохин и Мария Ильинична выплясывали диковатый украинский гопак — Солохин всего лишь хотел ее придержать, чтобы женщина не ударилась затылком. А ту швыряло по всему чердаку, словно она ничего не весила. Выпала доска из перекрытия, свалилась на макушку Витьку. Последняя, может, и не пострадала, но глаза тяжеловеса сбились в кучку, и он повалился на орущую Ольгу, добавив ей вмятин на раскрашенном зеленкой лице. Держался за откос и истово молился отец Силантий. Ноги у него при этом болтались, как сохнущая простыня на ветру. Покатилась Соня к чердачному окну, издавая тоскливый вой. Домик накренился, она схватилась за какую-то планку — планка треснула. Девушка уже вываливалась, когда обуянный страхом Соболевский метнулся к ней, рухнул на колени, поехал, раздирая кость до крови, схватил за лодыжки! Она висела на улице, махала руками. Он поволок ее обратно, схватил за поясницу, оттащил на безопасное удаление. Она стонала от боли, недоверчиво смотрела на него распахнутыми до упора глазами.
— Даже не знаю, что сказать, Олег…
— Умница, — похвалил он. — Это такая редкость, когда женщина не знает, что сказать. Больше не пугай меня, ладно?
На чердаке царила полная неразбериха. Все смешалось в кучу. Трясло, как на американских горках. Отдельные личности догадывались, что лучше не шевелиться, распластаться на полу. Люди расползались, хватались за все, что имело хоть какую-то устойчивость. Олег подполз к окну, высунулся наружу. Домик кружился, как балерина, обзор был самый, что ни на есть, панорамный. Хоть глаза закрывай от ужаса… Он реально зажмурился за мгновение до удара! Домик вздрогнул, сменил направление. Внизу что-то сыпалось, трещало, но пол чердака пока не проваливался. Осталась в стороне перевернутая фура — ее и зацепил сорвавшийся с привязи дом. Он плыл по улице Ильича в мейнстриме, если можно так выразиться. Мелькали затопленные строения, параллельным курсом несло какой-то сарай, он уже обгонял, вырывался вперед… Сзади домик настигали перевернутые «Жигули», но удара удалось избежать: в последний момент незримый «водитель» увел машину, и она помчалась догонять сарай. Вместе с домом плыли горы мусора, деревья, бытовая техника, трупы людей и животных. Олег лихорадочно оценивал ситуацию. Пока все в норме, люди целы, домик на плаву, но это лишь до первого серьезного препятствия. Даже незначительный удар, и тот развалит строение. Пусть свершится чудо: домик вынесет туда, где мелко, — к северному мосту, в зону безопасности, к людям — в любом случае, он разрушится от удара об отмель, и людей в лучшем случае искалечит… Он подтянулся, вывернул шею. Поразительно! Лодки, привязанные к опорам крыльца, тащились за домом, как послушные собачки, и выглядели неплохо. Домик уносило с основной дороги влево — туда и направлялся главный поток. Дома в этом районе были низкие, их затопило почти полностью. По курсу распахнулся обширный пустырь с оврагами и свалкой. В глубине, в шаговой доступности от Аргадума, капитальные гаражи. А сразу за пустырем — недавно построенная средняя школа номер четыре — монолитная, кирпичная, о трех этажах, с просторным застекленным спортзалом… В сторону школы и несло плавучий хлам, среди которого был и домик с людьми…
И снова круговерть — домик зацепился за раскидистое дерево, начал исполнять танцевальные па. Стонали и плакали люди. Бубнил отец Силантий дребезжащим голосом:
— Отец наш Небесный, о, великая сила Крови Христа… Призываем тебя, даруй нам силы, дай нам слезы по гибнущим душам… восхваляем страстное желание твое спасти взятых на смерть… Даруй нам дух веры и хвалы, чтобы мы и дальше смогли славить Тебя, прими всю славу и благодарность во имя Иисуса, прости тех заблудших, что находятся под властью тьмы… Привлеки к себе духом своим, помилуй, Господи, не дай пропасть твоим покорным агнцам…
— Что, отец Силантий… — дурея от боли, хрипел Иван. — Это тоже, по-вашему, промысел божий?
— Жесть, Олежка… — подполз к Соболевскому трясущийся Солохин. — Плывем, как на катере, аттракцион, блин… И по хрену всякие ПДД… Слушай, а бортового самописца тут нет? А то ведь расхреначимся к чертовой матери!
— Эй, менты, что делать будем? — визжал Витек. — Соображайте быстрее, пока не разбились!
— Навалять бы ему за мента… — неприязненно пробормотал Солохин. — Мы же не менты, правильно, Олежка? Мы Государственная инспекция…
— Прыгать надо! — визжала Ольга. — Скорее прыгать! Разобьемся!
— Ты дура, да? — орали чуть не хором Валентин и Валентина. — Куда тут прыгать? Посмотри, сколько дряни рядом с нами несет! Нас же сразу раздавит!
Молодые люди были правы. Покидать «плавсредство» сейчас — верное самоубийство. Но скоро необходимость назреет — домик разобьется или об школу, или об гаражи. А покидать его как? По одному через чердачное окно? Парашютисты вылетают из самолета быстрее!
— Эй, граждане! — вскричал Олег. — А ну все, способные держать оружие! Ломайте крышу, хоть с одной стороны! Остальные — подвиньтесь!