Неизбежный
Шрифт:
За деньги счастья не купишь, но на них можно купить здоровенную ванну, в которой можно понежиться, когда жизнь становится тяжелой.
Я насыпаю половину пакетика английской соли и размешиваю ее ногой, прежде чем опуститься в горячую воду. В промежутке между планированием этого мероприятия и похмельем от текилы у меня раскалывается голова, а мышцы напряжены до предела.
Это также может быть как-то связано с моей ссорой с Дианной ранее, и еще больше от слов, которыми Грэм отругал меня.
Перешла все
Но Грэм не имел права вмешиваться в мои дела.
Неважно, насколько правдивы были его слова.
Я срываюсь, когда расстроена. Это защитная реакция. Но никто никогда не указывал на это. «Это же Эва», — говорят они. Люди называют меня сукой или твердолобой, и я не поправляю их. Так проще. Проще, чем объяснять им, почему все время такая злая. Проще, чем открыться и впустить их внутрь.
Никто не смеет вставать на моем пути. Никто меня не отчитывает. Но Грэм видит меня насквозь, как будто сделана из стекла, и он ставит меня на место.
Он начинает раздражать меня.
Я практикую глубокое дыхание и пытаюсь очистить разум, чтобы расслабиться. Но независимо от того, сколько раз начинаю все сначала, мои мысли продолжают возвращать меня к этим чертовым зеленым глазам и мужчине, которому они принадлежат.
В нем есть что-то такое, что привлекает мое внимание, и это нечто большее, чем выпуклые бицепсы и красивое лицо.
И пленительные нефритовые глаза, и волосы, достаточно густые, чтобы можно было их накрутить, и пухлые губы, ради которых отдала бы свою левую ногу, и…
Вы поняли смысл.
Грэм великолепен, но меня тянет к нему на более глубоком уровне.
Он не похож на людей из моего мира. Часто мне напоминают, что я тоже не такая, как эти люди. Не Дианна, как бы сильно ее ни любила. Даже мой собственный отец.
Эрик был моим человеком, но он бросил меня здесь одну.
Я знакома с Грэмом всего пару дней, но кажется, что знаю его гораздо дольше. Он видит меня так, как никто другой.
Может, мы родственные души. Эрику бы понравилась эта идея. Он всегда говорил, что все происходит не просто так. Может быть, причина, по которой на меня напали прошлой ночью, заключалась в том, чтобы привести Грэма в мою жизнь.
Не будь смешной.
Я чуть не смеюсь вслух над собой. Для Грэма я — работа. Ничего больше.
Но почему мне кажется, что это еще не все?
Я тяжело вздыхаю и отказываюсь от расслабления. Вытаскиваю пробку из слива и вылезаю из ванны. Надев спортивный костюм, позволяю волосам высохнуть естественными образом и
— Эванджелина.
Отступаю на несколько шагов и просовываю голову в папин кабинет.
— Да?
Он улыбается, указывая на стул перед своим столом.
— Входи. Расскажи своему старику о своем дне.
Здорово. Бессмысленная светская беседа, как обычно. Я втаскиваю себя в комнату и плюхаюсь в кресло.
— Как продвигается мероприятие?
Пожимаю плечами.
— Неплохо.
Он вздыхает, снимает очки и кладет их на стол.
— Почему ты всегда усложняешь разговор?
— Почему ты делаешь акцент на такие незначительные темы для разговора?
Он откидывает голову назад.
— Я думал, это мероприятие важно для тебя.
— Благотворительность всегда важна для меня. Хочешь обсудить психическое здоровье, папа? Я вся во внимание. Пожалуйста, скажи, что ты думаешь о депрессии.
— Ты ведешь себя так, словно ты единственная, кто потерял Эрика.
— А ты, как будто его никогда не существовало.
Папа усмехается.
— Глупости.
— Правда? Оглянись вокруг. Ты убрал все его фотографии до единой. Маму я еще понимаю. Но Эрик? Он все еще твой сын, даже несмотря на то, что его больше нет. И все же ты отдал его вещи на хранение и избавился от каждой его частички, которая была в этом доме!
Папины брови сходятся вместе, и его рот открывается, но не издает ни звука.
— Ты даже не спросил меня, — говорю гораздо тише, чем раньше. — Ты не поинтересовался, хочу ли я что-нибудь из его вещей или что чувствовала, когда все это случилось. То, что чувствую сейчас. Ты никогда этого не делаешь.
Папины глаза наполняются слезами, когда он качает головой.
— Я… Мне жаль, Эванджелина. Не думал…
Встаю со стула.
— В этом-то и проблема. Ты не подумал. Думаешь только о себе.
После чего разворачиваюсь и ухожу, и папа не пытается меня остановить. Он продолжит и дальше чувствовать себя так, потому что ему недостаточно все равно, чтобы попытаться это исправить.
По пути на кухню я бросаю взгляд на входную дверь.
Что Грэм там делает?
Он голоден?
Ему стало скучно? О чем он думает?
Плевать.
Я достаю из холодильника все, что мне нужно, и складываю в хозяйственную сумку.
ГРЭМ
— ТЫ, БЛЯДЬ, С УМА СОШЛА?
Мой вопрос риторический. Я уверен, она сумасшедшая.
Эва сидит на краю крыши, свесив ноги над городом, который находится в 1396 метрах под нами.
С улыбкой на лице.
Потому что она сумасшедшая.
— Брось, Эва. Один порыв ветра, и ты слетишь с крыши.