Неизвестная Раневская
Шрифт:
Премьера этого номера состоялась на гастролях, куда они обычно выезжали. И очень часто они с ним ездили на балтийское побережье, на взморье, на какой-то огромной красивой американской машине, которую Фаине Георгиевне предоставил ее поклонник, - такой зеленый «кадиллак» с открытым верхом. И Абдулов создавал атмосферу счастья, радостного удивления их общению. Он рассказывал различные истории, а Фаина Георгиевна, Елизавета Моисеевна и все, кто в этой машине помещался, хохотали. Было наслаждением видеть, как они общаются, обедают, шутят, как они друг другу дарят какую-то приятную радость. Такого общения, такой замечательной атмосферы, которую эти люди умели создавать, я больше никогда
Фаина Георгиевна была по-своему, по-творчески влюблена в этого человека. Дружба на грани любви, какое-то промежуточное состояние. Абдулов был для нее такой мечтой.
Он вообще этими концертами замучил ее, как потом жаловалась Фаина Георгиевна. Иногда он звонил, когда она была на Хорошевке, и мы слышали их разговор по телефону:
– Осип, я не могу больше, я устала.
– Ну еще один последний концерт, еще один, - очевидно, говорил он.
– Ну ладно, - соглашалась она.
В следующий раз - те же просьбы. Фаина Георгиевна отказывалась. Он говорил: «Фаина, ну что, вы хотите, чтобы я встал со своим сыном около Елисеевского магазина, протянул руку и просил милостыню?» Вот такая была у них все время пикировка. Абдуловы жили недалеко от Елисеевского, в доме МХАТа.
Я даже один раз видел «Драму». Это был объявленный концерт в каком-то санатории. По-моему, под Ригой. Летом. В открытом зале мест на 500. И забыть реакцию зрителей просто невозможно. Сначала люди воспринимали их с благодарностью за то, что эти два великих актера вышли и с ними будут общаться. Потом они начинали хохотать, затем сползать со стульев, кресел и наконец лезли друг на друга, потому что у них уже болела диафрагма. В общем, такого хохота, чтобы смеялся весь зал, я больше нигде не помню. Зрители хохотали и тут же затихали, чтобы не пропустить следующие реплики, следующие моменты. Абдулов придумал сцену с мухами. Фуфа (я ее так называю по праву «эрзац-внука») жаловалась: «Осипу скучно, он придумывает всякие штуки, он ловит мух, засовывает их в графин». А ведь он все это делал в характере Павла Васильевича, литератора, изнывающего от скуки. И потом Раневская это оставила в телеверсии с Тениным. Павел Васильевич запускает муху в графин с водой, а Мурашкина выпивает эту воду с мухой, плюет, – они это по-разному играли, но всегда очень смешно, здорово, замечательно.
К сожалению, Осип Наумович в 1953 году летом умер. И работа над «Драмой», собственно концертная работа, прекратилась, потому что Раневская не могла ни с кем попробовать восстановить этот номер. И та шляпа, и та тетрадища на Хорошевке у нас долго лежали, пылились, потому что никто уже в них не нуждался. Фаина Георгиевна никого не могла представить себе в качестве партнера.
Но в конце концов то ли дружба с Борисом Тениным и его женой Лидией Сухаревской, то ли еще какие-то мотивы были, но они сделали версию телевизионную. И конечно, Тенин играл замечательно. Но вот того бесконечного радостного чувства, которое у Фаины Георгиевны возникало в общении и работе с Абдуловым, конечно, уже не могло быть.
Наверное, больше и нельзя рассказать о таком маленьком шедевре, который появился у Абдулова и Раневской. Замечательно, что он сохранился, что мы можем это слышать и видеть.
Людмила Гурченко
«Вам надо идти как можно дальше…»
Фильм «Карнавальная ночь» прошел, и теперь уже это история, и можно, не стесняясь, сказать - с уникальным, грандиозным, наипопулярнейшим успехом! Фантастическим! Это был прорыв, это была революция, новая мода, новая музыка, новый джаз, новые люди, эксцентрика, монтаж. Она разломила то серое время, и цветная картина, цветная жизнь вылетела на улицы нашей необъятной страны, называющейся СССР. У меня кружилась голова. Я взлетела на небывалую высоту. Но как там быть и как себя вести? И что такое популярность? И что такое любимица? И что такое – тебе рукоплещут? И что такое – ты прекрасна? И что такое – ты лучше всех? Я не понимала…
1958 год. Снимается фильм «Девушка с гитарой». Это было событие в моей жизни, потому что впервые сценарий написан специально для меня Борисом Ласкиным и Владимиром Поляковым, авторами «Карнавальной ночи». И вот я снимаюсь в «Девушке с гитарой». Играю бойкую, яркую девушку, которая в музыкальном магазине торгует виниловыми пластинками. Но очень оригинальным образом она продает их. Подходят люди и не знают, как называется песня, но знают, о чем там говорится.
И она:
– Я знаю! – и тут же ее напевает.
Девушка является гордостью этого магазина. Ее обожает директор, роль которого исполняет Михаил Жаров. Она мечтает быть актрисой, но директор против:
– Боже сохрани, ни в коем случае! Ни в коем случае она не будет актрисой. Она будет вечно в моем музыкальном магазине!
И придумывает такую хитрую штуку. Он устраивает ей экзамен. Приглашает своих друзей под видом, так сказать, искусствоведов, и они должны вынести вердикт – будет она актрисой или нет.
Роли исполняют любимцы публики – Сергей Филиппов (ах!), Михаил Пуговкин (ах!) и молодой, тогда начинающий актер Театра имени Моссовета Борис Новиков. Один - собаковод, другой - парикмахер, третий - техник. Эти трое и театр так далеки, но задачу они получили – уничтожить в этой девушке желание и мечту быть актрисой.
И тут у нас сцена с актером Борисом Петкером, мы играем скетч на какую-то колхозную тему. Я собираюсь из колхоза улетать куда-то в город, а он говорит:
– Куда ты, красавица Земфира, не уходи, работать будем вместе в МТС!
Члены «комиссии» аплодируют. И вдруг в неожиданный момент в кадр без предупреждения должна войти сама Раневская.
Встреча с Раневской!.. Там все мои любимые артисты. Но Раневская… Я даже тогда, в 22-летнем возрасте, понимала, то есть нет, я не понимала, я чувствовала, что это особый мир, особое существо, которое и дышит по-другому, у которого есть особое сердцебиение, особое дыхание, нервы, давление, своя интонация. Она не похожа ни на кого. Только гении ни на кого не похожи. Она неповторима. И всё. Всё!
И она входит в кадр. Она играет жену Жарова, ревнует его к какой-то продавщице, которая мечтает стать артисточкой. В ужасе Жаров смотрит на нее:
– Ой, дорогая! – Он же не ожидал, что она придет. А она хрясь его по морде, хрясь!
– Здравствуй, милый! – Это ее выход.
– Ну как вам понравилась сцена? – спрашивает Жаров.
И, всех перебивая, говорит Раневская:
– Мне не понравилось… Мне не понравились дэкорации! А вам…
И та женщина, та актриса, которую я видела только что на гриме, – мягкая, смешная, добрая, называющая меня «детка моя, деточка», вдруг на меня посмотрела озверелым взглядом:
– Вам надо идти как можно дальше! – И потом: – Ха-ха-ха-ха! По пути искусства.
В сценарии этих слов не было. «А вам не нужно этим заниматься, идите по пути искусства» – вот такой был мягкий текст.
Аплодисменты! Аплодисменты с трех ярусов, потому что это Раневская.
Сцену долго не могли снять: актеры как-то странно, из дубля к дублю, забывали, путали текст. Стоп! Еще раз! Стоп! Еще раз! Александр Файнциммер, режиссер, подходит ко мне:
– Люся, вам не кажется, что в павильоне пахнет спиртом?