Неизвестная война императора Николая I
Шрифт:
К этому времени на «Опыте» уже оставалась целой единственная пушка, а в живых не более десятка человек. Самому Невельскому ядром отшибло нижнюю челюсть. Он упал, но затем, опершись рукой о палубу и замотав голову окровавленным шарфом, продолжил, как мог, командовать боем. Разговаривать Невельской уже не мог, ибо рот превратился в одну сплошную рану. «Приготовиться прорубить днище!» — написал он свинцовым карандашом на клочке бумаги боцману.
Тот понимающе кивнул и, вооружившись топором, спустился в трюм.
Несколько раз ядрами сшибало кормовой флаг, а потому Невельской велел прибить его гвоздями. Но вот после очередного фрегатского залпа отшибло ствол последней пушки.
Из воспоминаний участника боя отставного генерал-майора Баранова: «Подошедшие офицеры представили ему (Невельскому. — В.Ш.),
Впрочем, существует мнение, что Невельской преднамеренно отказался спускать Андреевский флаг и не поднял английский. Это означало, что тендер официально так и не был сдан, а захвачен с боя.
К разбитому и беспомощному «Опыту» от борта «Сальстета» уже спешили шлюпки с абордажной партией. Когда они вступили на тендер, их взгляду предстала страшная картина: вся палуба была завалена мертвыми телами. Среди павших находились несколько раненых, готовых отбиваться тесаками и отпорными крюками. У матросов не оставалось даже пуль! Впереди всех, широко расставив ноги, стоял лейтенант Невельской. С оторванной челюстью и свисающим вниз языком он был ужасен. Скрестив руки на груди, командир «Опыта» молча смотрел на своего противника.
Офицер абордажной партии демонстративно бросил саблю в ножны:
— Мы, англичане, умеем ценить истинную доблесть, а потому прошу быть вас на борту нашего фрегата не пленниками, а гостями!
Жестом Невельской показал, что иного выхода у него попросту не было.
Когда раненых «опытовцев» перетаскивали на «Сальстет», те успели разглядеть десятки мертвых тел, уложенных рядами на шканцах, рваный такелаж, разбитые пушки и развороченные ядрами борта.
Из воспоминаний отставного генерал-майора Баранова: «Нельзя не вспомнить о редком бесстрашии и хладнокровии особенно отличившихся в этом деле: товарища моего по корпусу, бывшего тоже гардемарином на тендере, а ныне отставного флота капитана 1-го ранга Сухонина; штурманского помощника унтер-офицерского чина, впоследствии умершего на службе корпуса флотских штурманов капитаном, Халезова; и старшего нашего артиллериста, бывшего унтер-офицером, а ныне начальника морской артиллерии в Ревеле, полковника Федотова — старавшихся, все до сего усердно ими хранимое, бросать за борт и портить, чтоб не досталось неприятелю. Посланные с английского фрегата шлюпки с офицерами, вооруженными солдатами и матросами, у всех нас, кроме капитана, отобрали оружие; капитану же присланный с фрегата лейтенант объявил, что он не считает себя вправе взять саблю от такого храброго офицера и что только один капитан его фрегата может получить ее. Первыми были перевезены: командир и раненые, а потом уже остальная команда».
Характерно, что англичане послали с призовой командой своего врача.
Историческая хроника гласит, что героическая и отчаянная защита «Опыта» внушила англичанам столь сильное уважение к команде тендера, что все оставшиеся в живых во главе с Невельским были почти сразу освобождены от плена и переправлены на берег. При этом Невельской оказался на высоте и здесь! Он наотрез отказался давать капитану «Сальстета» Баттосу за себя и за своих подчиненных расписку о дальнейшем неучастии в боевых действиях. Англичане повозмущались, но возиться с остатками перераненной команды у капитана Баттоса охоты не было никакой. Раненых хватало и своих! А потому спустя несколько дней команда «Опыта» была высажена на берег у Либавы.
Что, касается «Опыта», то вконец разбитый тендер англичане передали своим союзникам шведам.
Любопытно, что узнав о подвиге «Опыта», император Александр распорядился никогда более не назначать Невельского ни к кому в подчинение, а предоставлять ему, по излечении, только самостоятельное командование кораблями. Попадание его в плен, велено было не считать препятствием к получению Георгиевского креста. Офицеры «Опыта» за совершенный подвиг получили годовой оклад жалованья, а гардемаринам от «монарших щедрот» было выдано по сто рублей ассигнациями. Что касается матросов, то им было убавлено по несколько лет службы, и они были определены служить в загородные дворцы и на придворные яхты.
Дерзкое поведение маленького тендера наглядно показало всем, что легких побед у англичан на Балтике не будет, зато крови может пролиться немало.
С началом войны с Турцией в 1853 году командованием Черноморским флотом был сформирован отряд судов для защиты Черноморского побережья Кавказа. В состав этого отряда был определен и 44-пушечный фрегат «Флора» под командой капитан-лейтенанта Скоробогатова.
6 ноября в полдень по приказу командира «Флоры» штурман взял пеленги Гагры и пицундского храма, а еще через несколько часов записал в шканечном журнале: «Увидели дым. Идут три трехмачтовых парохода, коим сделали опознавательный сигнал». День выдался малооблачный, и видимость на море была хорошая. Пароходы, густо пачкая небо дымом, шли на OSO и не отвечали на поднятые позывные и сигнальную пушку. Вначале еще была слабая надежда, что обнаруженные пароходы наши, но вскоре они отпали. Это были не маленькие серебряковские пароходики, что возили почту и грузы между кавказскими портами, а мощные турецкие пароходо-фрегаты, те самые пароходы, о которых Корнилов не так давно получил сведения от купцов, те самые, которым благодаря силе пара удалось проскочить мимо Нахимова, добраться до кавказского берега и выгрузить там боевые припасы. Теперь, выполнив свою главную задачу, пароходо-фрегаты решили произвести набег на Сухум-Кале, который на тот момент был почти беззащитен. Обнаруженный одинокий фрегат заставил их тут же изменить курс. Теперь все три парохода, прибавив ход, держали прямо на «Флору».
Через несколько минут старший офицер фрегата лейтенант Владимир Шмидт классифицировал их как «Таиф» (22 пушки), «Фейзи-Бахри» (20 пушек) и «Саик-Ишаде» (20 пушек).
Барабанщик пробил тревогу, горнист сыграл «все к орудиям». В открытые порты высунулись орудийные стволы. Корабельный батюшка отец Илларион торопливо отчитал молитву и пошел по орудиям, окропляя их святой водой.
По старой традиции, собрав офицеров, командир изложил свой план боя, предупредив, что сдачи фрегата не будет ни при каких обстоятельствах. Впрочем, иных мнений и не было. В крюйт-камере на бочку с порохом положили заряженный пистолет. Последний оставшийся в живых офицер должен был взорвать «Флору». Так поступали их старшие товарищи, так поступать и им…
Пароходы тем временем, прибавив ход, вышли на траверз фрегата. Слэйд и Мустафа-паша считали «Флору» не таким уж серьезным противником и торопились разделаться с ней до наступления темноты. Солнце уже начало клониться к горизонту, когда все три парохода соединились на подветренной стороне «Флоры» и но сигналу с головного «Таифа» открыли огонь. Первый залп лег с большим недолетом, но затем турки быстро выправили прицел, и уже второй залп дал накрытие. Сразу с десяток ядер легли рядом с бортом фрегата, обдав брызгами наших моряков.
Скоробогатов, впрочем, тоже время зря не терял — фрегат подвернул под ветер и, обратив к неприятелю борт, дал, в свою очередь, полновесный залп. Из двадцати пущенных в турок ядер как минимум пять поразили цель. Даже без зрительной трубы было видно, как разлетается щепа от пароходных бортов.
Получив сдачи, турки изменили тактику. Кильватерный строй пароходов распался. Теперь, пока два пароходо-фрегага удерживали «Флору» на старом курсе, концевой «Саик-Шкаде» подвернул, чтобы пройти за кормой «Флоры» правым бортом.