роман в стихах писать я началну что ж начнём благословясьзакроем форточку – иначес подошв гремит трамваев грязьитак роман итак в романеорёл зазубренных небесстучит в окно бездомной Манероняя перьев медный вескакое странное начало!какой решительный конец!стена в кирпичный рот кричалавдали стоял Дюма-отецвперёд! я вздёрнул подбородоки шпага голая в рукеи строй нахохленных бородокв кровавой пенится рекеразбит испанский неприятельура! французское ура!о как скрежещущ и приятенкрик
королевского двора!а в тёмном каменном туманеблуждает птица до сих пори утро слепнет к бедной Манеи крышу бьёт в железный горб1968
«кто ты что лицо с себя сдираешь…»
кто ты что лицо с себя сдираешьты умираешьон упал стонали далековсё было в осень босикомноги в божьих поцелуяхвисел зари тяжёлый молот унаковальни где могучую седину найдуи выйдешь ты грозя чугунною любовьюк виску меня стуча тяжёлой кровьюи мне тяжелее чем всаднику и чем конюи я за шиворот себя как ночь звонюк огню ведите нас к твоему огню и братьямза мной несли мои они объятьявижу порог и там камней скамьянебо железом молчит и там я1968
«сон делится на 19…»
сон делится на 19вековПРОСТЫХне уколитеваших глазо начало!дитя дитябез тёмных изгибовбез ночии что же видел/////////// – частокол– прозрачно проститеи гусаровоткормленныхсловно на убой1972
«дочь фонаря…»
дочь фонаряупавшего насильным ливнемсжигая с крыш просторыона и с костылём стройнее всех могилто пачкает о золотые пальцы небото свищет сквозь его простреленную грудьто имя забываети ночь своим углам теряя счётк её губам отточенным подноситулыбки лезвие с которого течёткровавой звездицей ещё живая осень1974
Наводнение
всё вдруг увидел: и стёкла полночи разбитойи отражение воды и даже океан когда-то Ледовитый и прочие вещи.когда игрок молчит, то значит слово свято:стальною тишиной его плечо объято.она сказала: вот наступает месяц, он делитсяна девятнадцать мук, я не помню на какиеименно, но кажется здесь слепнет звук.она о фортепьяно облокотила эту мысль, илокоть словно чья-то сила напоминал о облаках.а они действительно: ещё не тучи, уже несутгрозы намёк, век восемнадцатый летучий вернуться хочет на один денёк.она подумала: готовы карнизы к этим временам?или придётся резать снова слова погодам игромам?вдруг ливень санкт-не-петербургский – откудародом? – полвека вынул в четверть утра в изножен вынутых верстах.какая-то грохочущая льдина казалось в воздухе жила, и тень ночного господина вполнеба вздыблена была.он нем, но конь его английскийвдруг по-немецки прогремел,и ветер с берегом умчалсятуда где грохота предел<1978–1979>
«к странице голос отвернула…»
к странице голос отвернула,чтобы бесследнее молчать.как будто выпитая пуляопять в небесной памяти.от башни время отделилось —темней ноябрьских небес.и чей-то призрак приглушённыйвозник с дождём наперевес.на её вопрос: кто вы? он отвечал нето ночным не то вечерним гласом, чтоон – странствующий час.или забытый поединокещё для горла будет цел?или стекло с порезом льдинок —весьма задумчивая цель?и правда: колебалось время,кратчайший выбирая путь.и он, вдевая ногу в стремя,уже сверкал когда-нибудь<1978–1979>
«братьнаугад тот самый смысл грозящий, ещё…»
братьнаугад тот самый смысл грозящий, ещёвчера большой, внутри не настоящий.дальдевица к ручью холодна, одна безвсякого подворья там на холме блистатьзаре дать номер 60489 так громче стоитзвук чело своё пронумеруя пуля твердитсвоё не знает воздух ей чинит предлогидорога хором по оврагам скучает и числосвой день рожденья умножает.да это лучший разброднейший смысл третийпятнадцатый навсегдашний.ответь а он о чём? вопрос военный какружьё болящее от штыковой прогулки внутрьпрозы родовой.она вся ваша здесь всё ваше здесь молчуслова держу во тьме они во мгле своиродят чертоги в них замолкают заглавныеноги.даль своя да не вся, пусть стёкла меряетсловами прозрачность меряет слезами, аостальное углем.он чёрен верен птиц глашатай ворон старинныйулетел за смертным голубым углом задальним приговором.там на пороге дальше всех летаний их стаякруглая надрезала восток.он отличён этой будущей стаей улётом ихвосточно-бурым иль северо-каурым?вопрос не жить летел а сверлить свойочаг<1978–1979>
«где ночь от темноты избавиться спешит…»
где ночь от темноты избавиться спешиткак от самой себя, от горечи фонарной,дождь в вертикальном сне горит высокопарно,пылающим углом расшатывая вид,словно наследный звук касающихся лезвий —или дневных очей или ночного дна,в этом горящем сне бессмысленно-железномхолодных ноябрей открылись имена<1978–1979>
Последнее стихотворение
Матрёшечке – с любовью.
4.3.79
луч слишком медленно похож на незабытую забаву, небес коснулся белый нож:он уходил смелей за тучу.прощайте! Выстрел не ответит, осечка ввоздухе сверкнёт, и теней призрачныесети лишь ветер звонко разорвёт.весна почти что неподвижна, а возлеблещут времена. вот, вот! шагов хромаядюжина – секунд кровавая вина17.2.79
«семеро тёмных лучей…»
семеро тёмных лучейсквозь день бессмертнопроскакали,и свежевыкованной дализвенела вывеска громчей.она из ржавых направленийиз флюгеров и из могили из пожарных вышек дажето вызывала, то нетстолетний вихрьстолетний светдля никого для никогда жедля дней проломленных верхомзвёздно-разнузданною ночью —той, что о призраке лихомни знать ни выдуматьне хочет<1979–1980>
«где ветер проходил…»
где ветер проходилпоходкой тополиной,там девушка зваласьто Полей, то Полиной.её шагам вечернимказался каждый хруст,а утренние звёздыне знали детских уст<1979–1980>
«сесть бы мне за фортепьяно…»
сесть бы мне за фортепьяно,да сыграть в четыре рук.от весны я нынче пьяный:весь горю, как сухофрук!<1979–1980>