Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Шрифт:
— Ни черта, — повторил он.
— Полноват, — сказал Коля. Жилин кивнул. Полные плохо переносили перегрузки. Жилин потерял шесть кило, прежде чем стал выдерживать пятикратные перегрузки. Вначале ему было нехорошо, хотя в прошлом он был глубоководником и обладал нечеловеческой силой.
— Похудеет, — сказал Жилин. — Захочет, так похудеет.
В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у курсантов листки с записями.
— Давайте, Гургенидзе и Саблин, — сказал он. Он бегло просмотрел листки. — Можете идти. У вас зачет.
— Ну, здорово, —
Он сразу стал лучше выглядеть.
— И у вас тоже, — сказал инструктор.
Полный парень вдруг звучно икнул. Все засмеялись, и он очень смутился.
— А ведь сегодня понедельник, — сказал Ермаков Жилину.
— Может, прокатимся напоследок? На восьмикратной, а?
Жилин молча взял Колю за плечо и выволок в коридор. Они вышли в сад и уселись на ближайшей скамейке.
— Теперь, — сказал Коля, — давай думать, что делать дальше.
— Ехать на аэродром, — сказал Жилин.
— Это ясно, — сказал Коля нетерпеливо. — Что кроме?
— Пообедать, — сказал Жилин.
Коля посмотрел на него. Жилин сидел неподвижно, расставив ноги и уперев руки в колени. Он был спокоен, безмятежен и надежен, как гранитный валун. Жилину было тридцать лет.
До Школы он командовал отрядом батискафов океанологической станции на Кунашире. Жилин был женат, его жена работала сейчас в одной из планетографических экспедиций в системе Юпитера.
— Видишь ли, Иван, — сказал Коля очень осторожно. — Вот что я имею в виду… Что, если нам лететь в Москву не сегодня, а…
— Так, — сказал Жилин. — А в чем дело?
— Видишь ли, Иван Федорович. Есть у меня одно незавершенное дело.
Жилин повернул голову и посмотрел на Колю. Он посмотрел очень пристально, а потом стал смотреть в сторону спортплощадки, где сквозь кусты мелькали красные майки и загорелые ноги.
— Слушай меня, Ермаков, — сказал он тяжеловесно. — Сейчас мы пойдем на обсерваторию, потом пообедаем, потом простимся с Виктором Владимировичем, с Ангелиной Ивановной, с товарищем Ши…
Это были преподаватели и инструкторы.
— Но мы уже простились с ними позавчера.
— Когда это?
— Позавчера, на выпускном вечере.
— На выпускном вечере, — сказал Жилин, — ты занимался танцами с этой перевязанной коленкой.
— Ну и что из этого, — сказал Коля. — А ты просидел весь вечер в буфете.
— Итак, простившись с Виктором Владимировичем, с Ангелиной…
— Ясно, — сказал Коля. — Что дальше?
— Дальше мы поедем на аэродром и, — Жилин посмотрел на часы, — в двадцать два ноль-ноль будем в Москве. Вопросы есть?
Коля вздохнул: он очень не любил прощаний.
— Тогда хоть пошли сначала пообедаем, — сказал он.
— Отчего же, пошли, — сказал Жилин и встал.
Когда стратоплан выскочил из туч, Коля увидел солнце низко над облаками и густо синее небо вверху. Жилин в соседнем кресле посапывал, свесив с подлокотника огромную коричневую лапу. Подошла стюардесса со столиком на колесах. На столике стояли стаканы с чаем, бутылки всевозможных напитков и тарелки с бутербродами. Стюардесса была хорошенькая и очень вежливая. К сожалению, она была очень занята и разговора не получилось. Коля отказался
Год назад курсанты проходили на Спу-20 четырехмесячные курсы теории аннигиляционного привода. На „Звездочке“, так межпланетники называли Спу-20, было очень интересно. Там шла тогда окончательная доводка „Молнии“ для межзвездной экспедиции. Там производились эксперименты по использованию прямоточных фотонных двигателей. Там было много замечательных капитанов и инженеров. Там курсанты увидели Краюхина — он совершил свой последний внеземной перелет, чтобы увидеть „Хиус-Молнию“. Он подошел к Николаю (они не виделись уже три года) и сказал: „На таких кораблях ты будешь летать, как мы и не мечтали. Если бы видел отец…“, и заковылял дальше, широкий, сутулый, угрюмый. Все останавливались и прижимались к стенам, давая ему дорогу. Он рано состарился, ведь ему не было и шестидесяти пяти. Когда отец погиб на Венере, Коле было двенадцать. Краюхин вызвал его к себе и сказал: „Твой отец не вернется, Коля. Он остался там“.
Он больше не сказал ничего, взял Колю за плечо и пошел по широким коридорам Комитета в гараж, взял свой вертолет, и они летали весь день над Москвой, не говоря ни слова, и он несколько раз передавал Коле управление. Может быть, он ждал, что Коля будет плакать, и хотел помешать этому, но Коля не плакал. Он плакал накануне, когда прочитал письмо отца, оставленное перед отлетом. На конверте было сказано, когда его вскрыть…
Жилин проснулся, спросил: „Ты чего не спишь?“ и опять заснул.
На „Звездочке“ вообще было очень интересно. Однажды Ляхов привел их в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета в качестве лота-разведчика. Танкер удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Это было огромное неуклюжее сооружение, и всех поражал его цвет — бирюзово-зеленый. Обшивка отваливалась кусками, стоило прикоснуться ладонью. Она просто крошилась, как сухой хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из двадцати, запущенных в зону абсолютно свободного полета. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. Это впервые за два года Ляхов ответил им, что он не знает. „На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем“, — так сказал Ляхов. И только позже они сообразили, что Ляхов поведет „Молнию“ туда,
[Одна страница отсутствует. ]
Жилина и спросил ее вполголоса, приятно улыбаясь:
— Простите, мы скоро прибываем?
— Через десять минут, — ответила стюардесса, тоже приятно улыбаясь.
Тогда Коля ткнул Жилина локтем в диафрагму и сказал:
— Вставай, Иван Федорович, Москва.
В Мирза-Чарле они прибыли через день утром. Ракетодром Мирза-Чарле отправлял и принимал ионолеты местного сообщения. Он связывал Землю с ее искусственными спутниками.