Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Мозес, с неизменной сигарой в зубах, отрицательно трясет головой и проходит через холл к двери, закрытой портьерой.
— Куда это он? — с любопытством спрашивает Глебски.
— Там номер люкс, — механически отзывается Брюн. Затем осклабляется. — Для богатых клиентов, три комнаты и прочее, не для вас, господин…
— Глебски, — поспешно говорит инспектор.
— Рюмку кюрасо, Брюн, дитя мое, — произносит дю Барнстокр, — и я пойду спать.
Брюн наливает рюмку, оглядывает Глебски и Симонэ
— Ну, вот что, господа. Бар закрывается. Если хотите чего, говорите, я ухожу…
— Бутылочку бренди, очаровательн… э-э… если можно, — говорит Симонэ.
— Благодарю, дитя мое, — произносит дю Барнстокр и уходит к лестнице.
Брюн достает из-под стойки бутылку, швырком подает Симонэ и, заперев кассовый ящик, молча уходит за дю Барнстокром.
Симонэ берет бутылку, смотрит на свет.
— Вы еще не хотите спать, Глебски? — осведомляется он.
— Да нет, я еще посидел бы…
— Тогда передвинемся за столик. Возьмите рюмки… Они усаживаются за столик в глубине холла.
— Значит, Олафа ободрали, — говорит Симонэ, наполняя рюмки. — Бедняга… Впрочем, хитрец. Как он притворялся, что не умеет катать шары! Классически! А потом, когда ставки поднялись до предела… и я сам, дурак, их поднял… он раскрылся! Вы видели, Глебски?
— Видел. Он вам не дал ни одного удара сделать…
— Да. А теперь мои денежки в кармане этого фокусника… Ну, не обидно ли?
Глебски задумчиво поднимает к губам рюмку, и в этот момент пол вздрагивает, жалобно звякают оконные стекла и бутылки в баре, и слышится отдаленный мощный гул.
— Ого! — говорит Симонэ. — А ведь это обвал в горах. И недалеко!
Грохот затихает, и где-то наверху громко хлопает дверь.
— Здесь часто это бывает? — осведомляется Глебски.
— Два раза за месяц, что я здесь, — отвечает Симонэ. — Это уже третий…
По лестнице, стуча каблуками, сбегает Брюн.
— Дитя мое! — взывает Симонэ. — Присоединитесь! По рюмочке!
— Идите вы к черту! — зло откликается Брюн и исчезает за портьерой, где находится контора, в которую заходил давеча Глебски.
— Невоспитанное существо, — замечает Симонэ.
— А чего вы к нему… к ней пристаете? — лениво говорит Глебски.
— Никак не могу понять: она это или он? — говорит Симонэ.
— Это имеет значение?
— В известном смысле — да.
— В смысле чувственных удовольствий?
Симонэ разражается своеобычным ржанием. По лестнице озабоченно спускается госпожа Сневар. Она проходит за портьеру — видимо, в контору.
— А вы что, — говорит Глебски, — действительно ухлестываете за хозяйкой?
— Разумеется. Какой же уважающий себя физик отказался бы…
— Ваше дело швах, Симонэ, — говорит Глебски.
— Почему это?
— У вас никаких шансов.
— Это почему
Портьера распахивается, выходит очень озабоченная госпожа Сневар. Она оглядывает холл, замечает Симонэ и Глебски, идет к ним.
— Несчастье, господа, — говорит она и садится. Симонэ немедленно придвигает к ней рюмку. — Связи с городом нет. Это значит, что обвалом засыпало дорогу и забило ущелье. Нас откопают не раньше, чем через неделю…
— Рация у вас есть? — осведомляется Глебски.
— Нет.
— Превосходно! — восклицает Симонэ. — Необитаемый остров!
— Так-то оно так… — неуверенно говорит Глебски.
— Не беспокойтесь, — быстро говорит хозяйка. — Связи нет, но все остальное есть в избытке. Продукты, напитки…
— А если захотим разнообразить меню, — подхватывает Симонэ, — бросим жребий… Нет! Съедим этого… как его… Хинкуса! А?
Он снова разражается ржанием. Глебски напряженно думает. Хозяйка пристально смотрит на него.
И в эту минуту на лестнице появляется дю Барнстокр. Он в роскошном халате, расшитом золотом, лицо у него смущенное и растерянное, он спускается по ступенькам, зябко потирая руки.
— Я прошу прощения, господа, — растерянно блеет он. — Видите ли, меня разбудило странное сотрясение, и потом хлопнула…
— Обвал в горах, господин дю Барнстокр, — говорит хозяйка.
— Ступайте сюда, волшебник! — весело кричит Симонэ. — Здесь, правда, не кюрасо, а всего лишь бренди…
— Нет-нет, господа, — говорит дю Барнстокр. — Я хотел только сказать… Может быть, это чепуха… Но видите ли, когда все затряслось, и хлопнула чья-то дверь, я как-то встревожился, вышел в коридор…
Глебски порывисто поднимается с места.
— Ну? — говорит он. — Что?
— Я не знаю, — бормочет дю Барнстокр. — Конечно, может быть, это чепуха… но из-под двери номера десятого так дует…
— Десятого? — Глебски поворачивается к хозяйке. — Там кто?
— Господин Андварафорс… — опережает хозяйку дю Барнстокр. — Я постучал к нему… Дверь заперта, изнутри причем… и он не отзывается…
— Ну и что? — глупо спрашивает Симонэ.
— Ключ! — бросает Глебски хозяйке. — Черт… Неужели…
Госпожа Сневар протягивает Глебски ключ.
— Я просто подумал… — бормочет дю Барнстокр. — Это сотрясение и… возможно, несчастье…
Глебски хватает ключ и устремляется мимо дю Барнстокра вверх по лестнице. Все следуют за ним.
У двери номера десятого Глебски принимается возиться, освобождая замочную скважину от ключа, торчащего изнутри. Госпожа Сневар, Симонэ и дю Барнстокр стоят у него за спиной.
— Какого черта, Глебски! — ворчит Симонэ. — Вы уверены, что имеете право…