Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)
Шрифт:
– И всегда фотографы так делают? – изумлялась Зизи. – А я и не знала!
– Да, всегда так, – отвечал Д. и опять направлял на Зизи объектив аппарата. И он видел в видоискателе неотразимую Зиночкину улыбку, и знаменитые ямочки, и чёлку, и губки, и носик, и изюминку на щёчке. В видоискателе Зизи выглядела ещё привлекательнее. И Д. млел от восхищения.
– Почему вы называете меня Зизи? – спросила Зиночка, приняв очередную позу и глядя на Д., скосив глаза.
– Потому что вы похожи на француженку, – отвечал Д. – Помните, у Мане, его знаменитый «Бар в Фоли-Бержер»? Там за стойкой стоит девица, похожая на вас. У неё такая же чёлка. И цвет волос почти такой же. Только она печальная, а вы всегда улыбаетесь. Только вместо кофе она торгует вином и апельсинами.
Зиночка промолчала. Она не помнила «Бар в Фоли-Бержер».
На прощание Зизи позволила ещё раз обнять себя довольно крепко.
– Я отвезу
– Нет, нет! – как-то испуганно возразила Зизи. – Не провожайте меня! Я сама доеду!
Поймали такси. Зиночка уселась рядом с шофёром. Шофёр поглядел на неё внимательно. Зиночка сказала, куда ехать. Д. поцеловал её тёплую, мягкую ручку. Зиночка улыбнулась ему многообещающе. Дверца машины захлопнулась. Такси отъехало. Д. стоял на тротуаре и глядел вслед машине, глядел на её красные удаляющиеся огни. Потом он вернулся домой, к своим рыбкам. Рыбки, против обыкновения, не обратили на его возвращение никакого внимания. Д. показалось, что они сердиты.
«Это из-за Зиночки, – подумал Д. – Всё же происходило на их глазах. В следующий раз надо быть осторожнее. И вообще надо ширму какую-нибудь завести. Неловко как-то».
Рядом с Зиночкиной чашкой, в которой остался недопитый чай, лежал смятый Зиночкин платочек. «Забыла!» – подумал Д. с нежностью и положил платочек на свой письменный стол.
Зиночка очень мила, очень. Кажется, она не слишком умна и не слишком образованна, но так ли уж необходима мудрость молодой пикантной особе? Есть даже опасение, что мудрость особе этой попросту будет вредна. Она лишит особу изрядной доли её очарования. Ибо мудрость влечёт за собою сдержанность, строгость и некоторую даже сухость. А все эти качества противостоят нежности, кокетливости, изяществу, капризности. Последние же, сливаясь воедино, образуют, как известно, качество чрезвычайной ценности – женственность. И то сказать – оставим мудрость мужчинам. Зато женщины останутся женщинами, и слава богу! Пусть украшают они вселенную своей трогательной наивностью, своей восхитительной беспомощностью и своей кошачьей грацией. Впрочем, Зизи не такая уж глупышка. В квартире у Д. она вела себя вполне разумно. Пожалуй, ей даже чуть-чуть не хватало глупости, совсем чуть-чуть. Огорчительно, конечно, что Д. приходится пить так много крепкого кофе. Но ничего не поделаешь – любовь!
Эпизод пятый
Конец так конец
Д. сидел за кульманом. В руке его был карандаш. Своим остриём карандаш упирался в бумагу. Д. не шевелился. Казалось, что он задумался, что он в сомнении, что он не знает, какую провести ему линию – вертикальную или горизонтальную, толстую или тонкую, длинную или короткую. Казалось, что он поглощён своей работой, что в творческом порыве он решает замысловатую проектную задачу. Вид у Д. был очень серьёзный. Чертёжница подошла к нему, чтобы о чём-то спросить, но, не решившись его побеспокоить, тихо отошла в сторонку. Д. сидел не шевелясь уже полчаса или более. Глаза его были открыты. Карандаш в его руке не дрожал. Но линия на бумаге всё не появлялась. Д. спал. Спал сидя, с открытыми глазами. Он давно уже научился так спать и делал это частенько. В особенности после обеденного перерыва. В эти часы его борьба со сном всегда заканчивалась полным поражением. Д. старался глубоко дышать, таращил глаза, ёрзал на стуле, делал резкие движения руками, внезапно вставал и снова садился, но это не помогало. Д. клал руку на раскалённую батарею отопления. Сначала это действовало. Правда, ладонь у Д. долго оставалась красной, и это было нехорошо. Но вскоре рука его привыкла к горячему, и Д. мирно спал, положив руку на батарею. Время от времени, вздрогнув, он просыпался и смущённо оглядывался по сторонам. И замечал удовлетворённо, что рядом с ним тоже спали. Успокоясь, он снова погружался в глубокий сон. Сновидений, однако, не было. Сон на работе почему-то всегда был пустым и не оставлял никаких воспоминаний. Д. это удивляло и настораживало. Было обидно: проспать столько часов – и никаких впечатлений! Однажды Д. даже собрался было сходить к психиатру и проконсультироваться по этому поводу. Но почему-то всё же не сходил и продолжал спать впустую, безо всяких сновидений. Его беспокоило также то, что он спал с открытыми глазами. «Не вредно ли это для здоровья? – думал он. – Во всяком случае, это противоестественно».
Все его коллеги, спавшие поблизости, закрывали глаза. Только он умудрялся засыпать с открытыми глазами. Как это у него получалось, он не понимал. Но, признаться, он даже немножко гордился этой редкой своей способностью, полагая не без оснований, что она даётся природой не каждому. «Вероятно, у меня странный взгляд, когда я сплю, – думал Д. – Поглядеть бы на себя в зеркало в этот момент. Возможно, в этом взгляде есть даже что-то жуткое, – думал Д. – Надо кого-нибудь спросить, какой у меня взгляд, но неловко, конечно, спрашивать». И ещё Д. боялся, что во сне он может захрапеть – это было бы уж совсем неприлично. Но, судя по всему, он спал тихо. Надо сказать, что и все спали тихо. И сны никому не снились. Это был тихий, спокойный коллективный сон без сновидений.
Чертёжница – она почему-то упорно не спала – второй раз подошла к неподвижному Д. и робко тронула его за плечо. Д. вздрогнул, проснулся, потряс головой и спросил, в чём дело. Чертёжница (о, глупая девица!) задала Д. какой-то дурацкий вопрос. Д. ответил. Чертёжница отошла и уселась за свой кульман. «Нет, это чёрт знает что такое! – подумал Д. – Это просто безобразие! Дрыхну, как сурок!» Он попытался думать о чём-то интересном и возбуждающем. Он стал размышлять о своём деле. Но о деле на работе почему-то вовсе не хотелось думать. Видимо, рабочая обстановка этому не способствовала. Тогда Д. стал думать о Зизи. Он с наслаждением стал вспоминать Зиночкин визит, и ямочки на её щёчках, и пуговички на её кофточке, и молнию на её юбке, которую ему не удалось расстегнуть. «Ничего, в следующий раз», – подумал Д. и даже попытался представить себе в общих чертах, что произойдёт в следующий раз, когда молния будет всё же расстёгнута. Сонливость стала проходить. «Ура! – сказал себе Д. – Кажется, я нашёл верное средство от сна!» Довольный собою и благодарный Зиночке, Д. поднялся и вышел в коридор.
В коридоре, как всегда, курили. Несчастье Д. заключалось в том, что он был некурящим. Как-то так получилось, что с детства Д. не пристрастился к курению. Мальчишки-приятели старались его научить, подсовывали ему обслюнявленные, противные чинарики, а иногда и свежие папиросы. Но аппетит к курению у Д. не возникал. Теперь, где-нибудь в гостях, после выпивки, в присутствии женщин, которые ему нравились, Д. закуривал иногда сигарету, но почти всегда оставлял её в пепельнице недокуренной. Курильщик из него не получился. «Вот и хорошо! – говорили ему. – Курить вредно, да и денег на сигареты много уходит! Вот и прекрасно! И не кури!» Но на работе Д. сожалел о том, что он некурящий.
Курившие не спали. Целыми днями, погрузившись в синий табачный дым, они стояли в коридоре, подпирая спинами стены, и сосредоточенно, не спеша затягиваясь, курили сигарету за сигаретой. Дым они выпускали изо рта и из ноздрей. Выпускали артистично, виртуозно, талантливо, попросту изумительно. Кольца дыма, то маленькие, то большие, то круглые, то эллипсовидные, то плоские, то изогнутые, плыли к потолку, догоняя друг друга, сплетаясь друг с другом, расплываясь в воздухе и образуя причудливые загадочные фигуры. Под потолком образовывались плотные, слоистые, дымные облака. Кое-кто из курильщиков умел даже выпускать дым из ушей, что было предметом жгучей зависти для всех остальных. Курили мужчины. Курили и женщины. Курила молодёжь. Курили и старички. Все курили целыми днями напролёт с упоением, со страстью, самозабвенно. Курили и, естественно, не спали. Не было у них времени на сон. Курение сопровождалось длинными, неторопливыми разговорами о том о сём: о погоде, о важнейших новостях, о международном терроризме, о положении в Китае, о рыбной ловле, о выращивании цветов, о модах, о воспитании детей, о землетрясениях, о наводнениях, о летающих тарелках, о снежном человеке, об эстрадной музыке, о жизни в других мирах, о лечении насморка, о философии дзен-буддизма, о современной и будущей архитектуре, о диете для похудения, о хоккее, о шахматах и о прочем.
Увы, Д. не мог принять участия в этих увлекательных беседах. Просто так, не куря, стоять в коридоре было неловко. И Д. не стоял. И Д. сидел за своим кульманом, борясь со сном. Или уходил в библиотеку и в сотый раз просматривал последние номера журналов.
Выйдя в коридор, Д., как всегда, заметил силуэты курильщиков, расплывавшиеся в густом дыму. Из дымного облака до него донеслось кем-то сказанное:
– Всё это болтовня. Никакой катастрофы не будет. Это было бы слишком бессмысленно. История не совершит такую ошибку. Я верю в её разумность. Сейчас, когда открываются такие перспективы! Нет, нет, человечество не исчезнет! Мир не погибнет! Нет!
Д. приблизился к облаку и вошёл в него. Говоривший продолжал:
– С тех пор, как человечество себя помнит, идут разговоры о грядущем конце света. Его боятся, но притом и ждут с каким-то сладострастным ужасом. Всем хотелось бы на него поглядеть, всем хотелось бы при сём присутствовать, всем хотелось бы быть последними на Земле. Действительно, приятно думать, что после тебя уже ни черта не останется – только темень и пустота. Шиш с маслом! Конца мы не дождёмся! После нас ещё будет кое-кто, ещё многое после нас случится! И не напрасными окажутся мучения тех, кому было плохо на этой планете! И не забудутся восторги тех, кому в этом мире было хорошо!