Неизвестный Андропов
Шрифт:
Вот о чем, оказывается, мечтала — нет, разумеется, не вся, но некоторая — часть российской интеллигенции в августе 1918 г.!
Да и в написанных в далеком 1923 г., но впервые опубликованных после смерти всех участников описываемых событий, мемуарах Мельгунов более откровенно признавал, что летом 1918 г. был выработан единый план действий между Антантой и СВР с Национальным центром: «Две задачи стояли на очереди — надо было договориться с союзниками, дабы интервенция не носила характера оккупации, и убедить в бессмысленности всех продолжавшихся переговоров с
Моя задача облегчается тем, что в 2004 г. «Воспоминания и дневники» С.П. Мельгунова впервые были изданы в Москве, через 41 год после их парижского издания и через 47 лет после смерти их автора.
Уже в 1927 г. Мельгунов приводит и следующий красноречивый факт: архангельский антисоветский переворот в августе 1918 г. был совершен... «прорвавшимися туда из Петрограда офицерами при содействии британской разведки, а также вологодской группы «Союза возрождения России».
Такова была «мирная», по выражению Солженицына, работа «демократических» заговорщиков!
Возникает закономерный вопрос: почему бывшие руководители Гражданской войны в России столь откровенны в своих мемуарах? (И, как представляется, ответ на него объясняет, и почему еще долгие годы мы не увидим их изданными на родине их авто-
ров.) Думается, ответ на него состоит в том, что они писали для истории, надеясь, что суд потомков все расставит по своим местам, воздав должное и «правым, и виноватым».
Парадоксально, но факт — и до 1991 г., и после, — хотя французская историография Октябрьской революции — специальность и тема докторской диссертации бывшего «советского» историка Ю.Н. Афанасьева, — эти свидетельства были и остаются неизвестными официальной отечественной историографии Гражданской войны в России.
И внимательных читателей и «Архива русской революции», и переизданных мемуарных сборников «Минувшее» и «Былое» ждут немало интересных находок, открытий и откровений современников и непосредственных участников рассматриваемых событий, якобы неизвестных нашим «маститым» историкам, включая «академика» А.Н. Яковлева и свежеиспеченного «историка» Д.А. Волкогонова.
Имейте хотя бы мужество, чтобы, подобно Мельгунову, честно признать:
Виновны! Виновны в сокрытии правды. Виновны в том, что промолчали (и молчим) о лжи. В том, что отказались «жить не по лжи!».
В предисловии к воспоминаниям Мельгунова, согласно их названию, «писанным во внутренней тюрьме ВЧК в сентябре 1918 г.» (!), есть одно интересное свидетельство: «Справедливость требует сказать: сажали меня часто большевики в тюрьму за «контрреволюцию», но всегда давали возможность работать, допуская широкую передачу книг и письменных принадлежностей».
В воспоминаниях жены историка П.Е. Мельгуновой находим и еще одну любопытную подробность: накануне открытия судебного заседания в здании нынешнего Политехнического музея главный обвинитель... освободил до суда всех обвиняемых.
Или
свободы на срок не менее 10 лет, соединенным с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».
Стоп! — скажем мы себе и обратимся к тексту указанного автором Декрета. И читаем: «...виновные в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта в виде промысла...» Улавливаете разницу?
То есть в декрете описан состав преступления спекуляции — скупка и сбыт в целях наживы отнюдь не производителем, так что глубокомысленное замечание Александра Исаевича о «промысле крестьянина» — не спекуляция же его промысел?! — сразу же теряет его смысл, оказывается, что называется, «ни к селу ни к городу».
(В рукописи 1989 г. я писал далее, что сегодня уже представляется явным анахронизмом:
«Возможно, кто-то все же усомнится в нравственности борьбы со спекуляцией. Тогда предложим ему простейший эксперимент: выйдите на улицу и каждому встречному задайте один лишь вопрос: как вы считаете, должны ли привлекаться к ответственности лица, скупающие товары первой необходимости по низким ценам и перепродающие их втридорога?
— Не хотите? Что, результат этого опроса вам заранее известен?)
Оказывается, таким образом, что «плач Александра Исаевича по крестьянину» на поверку оказывается элементарным передергиванием фактов.
Но зададимся другим вопросом. Что же, «ученые» и «просвещенные» читатели Солженицына не увидели очевидных передергиваний писателем исторических фактов?
Или же писатель был уверен, что передергивания не увидят? Не захотят заметить? Это — вопрос к зовущим «жить не по лжи!».
Наши отечественная наука и критика, «глубоко проанализировавшие» впервые опубликованное на Западе произведение, не известное подавляющей массе читателей, вдруг обнаружили просто необъяснимую робость при «втором пришествии» Солженицына и первой публикации «Архипелага ГУЛАГ» в СССР.
И тогда начинает срабатывать удивительный феномен, порожденный пришедшей в нашу жизнь «гласностью»: раз молчит критика, значит — все написанное Солженицыным правда!
Мы проанализировали лишь несколько фрагментов, несколько страниц этого произведения. Но столь же тщательного анализа требуют и другие его страницы.
Нет, «Архипелаг ГУЛАГ» не «произведение по преимуществу художественное»! Вспомним солженицынское «главная задача художника — заразить читателя».
Как известно, уже в бытность Александра Исаевича за границей тамошние издатели предложили ему исправить явные, мягко выражаясь, «перегибы» в его творении, что он отверг с подлинным достоинством человека, призывающего других «жить не по лжи!».