Неизвестный Кропоткин
Шрифт:
Октябрь 1861 г.
Петр: Письмо твое получил вчера, но не отвечал вчера, потому что некогда было.
Вот что у нас делается.
Ничего хорошего, - везде подлость, мерзость, гадость. В понедельник на прошлой неделе, кажется, было сборище студентов университета. Университет закрыт.
…Начали хватать студентов, ловить всех, кого вздумается агентам тайной полиции. По всему городу ходят патрули, разъезды, в частях стоят команды, полки в готовности выступить, караулы усилены. Беспрестанно встречаем жандармов командами… Студентов переловлено до трехсот. Но они не унывают нисколько, всякого встречаешь с веселой физиономией… Общество им сочувствует…
Февраль 1862 г.
Петр: …Мне припомнилось, что я писал где-то: «хоть бы на Амур отправиться». Теперь я думаю об этом, ведь на Амуре тепло… потом я люблю поездки, переезды, путешествия, если хочешь. Мне доставляет большое удовольствие видеть новые места.
Потом мы с тобой трактуем, что негодны мы ни к какой деятельности, но ведь я этого еще не испытал, годен или я ли нет: мне кажется, на что-нибудь да гожусь… Одно плохо - далеко… Вообще надо будет подумать об этом, поразузнать о климате Амурского края, о растительности, природе и жизни. Наконец, о лицах, с которыми пришлось бы служить…
Я жду с нетерпением нового романа Тургенева «Отцы и дети». Ведь Рудин, Лаврецкий, эти типы Тургенева уже отживают свой век, их оттеснило новое поколение. Каким-то он его представляет?
Прощай. В июне увидимся на несколько дней…
Март 1862 г.
Александр: Как можешь уже догадаться, ехать на Амур я не советую тебе; прошу даже тебя не ехать туда. На Амуре ты можешь только хандрить и мучиться еще более, чем в Москве и Петербурге. Золотой месяц наслаждения новизной пройдет быстро. Только естествоиспытатель может ощущать в себе неумолкаемую любовь к природе, наслаждаться ею ежедневно, ежечасно… Простое созерцание наскучит быстро; для обыкновенного смертного любовь к природе возможна только перемежающаяся, в воспоминании, или же в сердце, как любовь к родине…
Март 1862 г.
Петр: …Ты говоришь, обдумай свои потребности и тогда решишь и т. д. Но ты знаешь, пожалуй, не хуже меня мои потребности, - я не раз тебе высказывал их и на словах, и в письмах: мне желательно, чтоб мне не мешали заниматься тем, чем мне вздумается заниматься, т. е. читать, писать, думать, а для этого нужно свободное время, и нужно, чтоб обстоятельства, обстановка не мешали…
…Говорят, даль, а я говорю, нет, близко, смотря откуда считать, вольно вам брать за центр Питер, а я возьму Тихий океан, мне это решительно все равно, - я запасусь книгами, и мне будут высылать книги, выбор книг я могу поручить тебе же. Нужны деньги - да, но Амур так мало знаком, узнать его так хлопочут… я убежден, что стоит предложить свои корреспонденции «Современной летописи» и примут с удовольствием, платить будут тебе. Преимущество на стороне Амура. Потом есть много мелочей, на которые можно тебе кое-что заметить, хоть бы о наслаждении природою. Это для меня так важно, я так наслаждался всегда природою, и это наслаждение так всегда на меня действовало, что будь сегодня хорошая погода, я лучше работаю, лучше себя чувствую, после нескольких минут наслаждений природой я на два дня веселее. Вообще замечу, что ты об Амуре имеешь самое смутное понятие, что если бы ты познакомился покороче, то м. б. немного иначе смотрел бы на это. Я более и более убеждаюсь, что ехать на Амур мне лучше, чем здесь оставаться в Академии.
Март 1862 г.
Александр: Право, не знаю, что написать тебе об Амуре. Не знаю, отчего, но я твердо убежден, что ты не раз помянешь меня, если уедешь туда. И я верю своему чутью; оно у меня очень развито и вряд ли когда обманывало меня… Так поверь хотя моему чутью, Петя. Не езди на Амур, не связывай себя, не езди даже на два года. Что ты захочешь вернуться, в этом я убежден.
Май 1862 г.
Петр: Саша, вопрос о выпуске решился окончательно, я еду на Амур. Почему? Ты знаешь…
Я надеюсь устроиться на Амуре довольно хорошо… Ты спросишь, что же я там буду делать? Да на первых порах хоть то, что собирался и здесь сделать, выучить английский язык, буду заниматься кристаллографией, изучать дальше математику, если не наскучит, но вообще я уверен, что без дела сидеть не буду… Я выбрал Амур.
II. Сибирский реформист
Путешествие из Петербурга в Иркутск
Вступая в новый этап своей жизни на двадцатом ее году, Петр Кропоткин начал вести дневник, написав на обложке тетради: «От Петербурга, через Москву и Калугу до Иркутска».
24 июня 1862 года в поезде Николаевской железной дороги он сделал первую запись: «Наконец-то навсегда выбрался из Петербурга. Пода, давно пора…» А в письме к брату вспоминает строчки из стихотворения Николая Огарева, в котором настойчиво повторяется слово «Свобода». Именно ощущение свободы переполняло его душу. И ничто уже не могло остановить это стремление в даль, к неизведанному. Оно стимулировалось уверенностью в том, что там, в Сибири, найдет свое место, сможет быть полезным обществу.
«Да, я радовался, уезжая из Петербурга. Чего мне было там жалеть? В Петербурге мне было жаль оставлять только одно здание - Большой театр. Сколько дивных, приятных, грустных, веселых минут я провел там!…»
Театром и оперой, в частности, Кропоткин был очень увлечен. Он сам неплохо пел, предпочитая именно оперные арии. Колоссальное впечатление произвела на него опера М. И. Глинки «Жизнь за царя», и после ее прослушивания он написал заметки «О русской опере».
В Москве зашел в редакцию «Московских ведомостей» и договорился с одним из редакторов этой газеты П. М. Леонтьевым, что будет присылать из Сибири письма для публикации в воскресном приложении «Современная летопись». Гонорары он просил передавать брату, оставшемуся без определенных занятий после исключения из университета за участие в беспорядках. Леонтьев охотно принял предложение молодого князя, уже имевшего небольшую, но серьезную публикацию в петербургском «Книжном вестнике». Там выпускник Пажеского корпуса напечатал рецензию на статью известного литератора радикального направления Н. В. Шелгунова, опубликованную в «Современнике», в которой была изложена работа Фридриха Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». Только одно условие выдвигал будущий автор писем из Сибири - не ставить в подписи под статьями его княжеского титула. Кичиться своим аристократическим происхождением он не собирался. Правда, потом, находясь в эмиграции, он вынужден был смириться с тем, что английские редакторы подписывали его статьи только так - prince Kropotkin.
29 июня Петр выехал из Москвы в калужское село Никольское, где прошло детство и где его ждал отец с последней надеждой на то, что сын останется, образумится и не поедет на далекий Амур. Надежда его была связана с семнадцатилетней дочерью богатого соседа-помещика Лидией, которую, казалось, Петр полюбил. И действительно, им овладели сомнения: не поселиться ли в имении, не отдаться ли семейному счастью? Вместо трех дней, как предполагал, он прожил в Никольском почти месяц. Но колебания преодолел, и 27 июля покинул калужскую землю, продолжив путь на восток.
С грустными мыслями ехал он в поезде, переполненном пассажирами, спешащими на открывающуюся вскоре Нижегородскую ярмарку.
И вот - Владимир, город славной русской истории. «Не чувствуя усталости, я тотчас по приезде пошел гулять по Владимиру. Городок оригинальный, весь невелик, но на горах, и горы - с преогромными оврагами…» Петр старается записывать свои впечатления, помня об обещанных «Московским ведомостям» письмах.
От Владимира в Нижний строится железная дорога, но поезда еще не идут. Приходится ехать в тарантасе по ухабистым лесным дорогам. На пути старинные села: Боголюбово, Павловские Дворики, Вязники… В Нижнем Новгороде, конечно, первым делом - на ярмарку, не совсем еще открывшуюся. А вечером - в театр, на «Макбета». Играл знаменитый чернокожий трагик Айра Олдридж, приехавший из Лондона. Гастролировал по всей России и везде имел триумфальный прием.