Неизвестный Кропоткин
Шрифт:
Утром 14 июля пришли в Албазин: «Ниже по Амуру - станица за станицей, луга и пашни, кое-где рубят лес и сплавляют в Благовещенск. А Амур все шире и шире, уже версты две в ширину, а то и больше… По обеим сторонам могучего водного потока идут богатейшие луга, прерываемые лесистыми сопками, и нет дороги иной, как по Амуру, а дорога по Амуру очень непостоянная, - она хороша в большую воду, а случается, что пароходное сообщение прекращается в июле, тогда уж худо: тянутся на лодках вверх; груза уже доставлять невозможно».
В будущем году он отправится в Китай, чтобы найти срезающий излучину Амура путь.
Через четыре дня - Благовещенск, а за ним начался нескончаемый дождь, сопровождаемый холодным встречным ветром. Пять дней до Хабаровки, мимо огромных, богатых станиц Екатерино-Никольской, Михайло-Семеновской, Иннокентьевской, Константиновской - «хорошие пашни, хорошие луга, живут хорошо…»
Наконец, горы. Хребет Большой Хинган: « Амур сперт горами и уже не разливается на десятки протоков, а идет одним узким руслом…»
Пожалуй, именно встреча с Большим Хинганом пробудила в Кропоткине страстное желание заняться исследованием природы Сибири и Дальнего Востока. Вот что он записал тогда в своем дневнике:
«Появление таких высоких гор на протяжении каких-нибудь двухсот верст, после которых начинается тундристая гладь и ширь, действительно замечательно. Расследовать эти горы: направление главной цели, геологическое строение, растительность, вглубь, а не лишь только по берегам Амура, было весьма интересно, и, должно быть, были бы полезные результаты. Наши же ученые не отваживались проникать в глубь Хингана и удивлялись только богатствам, представляемым им по берегам Амура…»
Хабаровка (нынешний Хабаровск.
– В. М.) - большое селение с казармами и торговыми заведениями. Купцы застроили своими красивыми домами и лавками целую улицу, которую так и назвали - Купеческой. Самый большой дом - фактория Амурской компании. Здесь центр соболиной торговли. «Хабаровка - при устье Уссури, и потому сюда приходит вся уссурийская растительность. Там есть утес над очень крутым изгибом Амура. Утес высокий и замечательный… Вид с него великолепен: волны бьют об утес и шумят внизу, вправо виден Амур огромным прямым плесом, только островки виднеются по краям, влево - Усссури, впадающая в Амур; острова, горы на горизонте, Хабаровка, рассыпавшаяся по горе, почерневшая церковь, баржи на рейде…»
Выехали из Хабаровска в сильный дождь, под завывание ветра: «Такая буря выла, такие были валы, что мы должны были уже уйти в самую речку. У берега обдавало нас постоянным дождем, - это волны бросали такие брызги. Скука, холод, все промокло, сырость доходит до самых костей». И так день, другой, третий…
Баржи должны были уйти вперед, но прошли два дня в быстром плавании под парусом, а река пустынна. Наконец, заметили у крутого берега несколько бревен.
Было очевидно, что баржи погибли во время бури. Ветер непременно должен был пригнать их к крутому берегу, и не избежать им разбиться о скалы. Если погибли сорок барж с грузом в сто двадцать тысяч пудов, то неминуем голод на Нижнем Амуре.
А узнать о судьбе барж ничего нельзя - телеграфа нет еще на Амуре. Между тем нужно, не дожидаясь конца непогоды, что-то предпринять. Кропоткин спешит в Читу сообщить о произошедшем и организовать, пока не закрылась навигация, новый транспорт. Уже, конечно не дойти до низовьев реки, но, может быть, удастся хотя бы сложить продовольствие в верховьях, чтобы спустить вниз весной по первой воде.
Три тысячи верст… Сначала - в лодке с гребцами, которые менялись в деревнях через каждые тридцать верст. Лишь бы до Хабаровска доплыть, а там можно сесть на пароход…
Тайфун не утихал. Особенно опасны были широкие протоки, из которых ветер гнал высокие валы. Против них, казалось, никак не устоять утлой лодчонке. Она взлетала и затем стремительно падала вниз. У крестьян-гребцов лица белели от страха. Но юный кормовой - мальчик лет пятнадцати - искусно лавировал между волнами, которые все же захлестывали лодку. Воду едва успевал вычерпывать молодой чернобородый офицер, так торопившийся, никак не желавший переждать бурю…
И вот место крушения: разбиты сорок четыре баржи. Попытались спасти груз, но под штормовым ветром это было невозможно. Лишь небольшую часть груза удалось вытащить. Около ста тысяч пудов ушло на дно Амура…
Поплыли дальше. А через несколько дней лодку догнал пароходик. Как выяснилось, несчастный капитан в приступе белой горячки выпрыгнул на днях за борт. Пароход остался без начальства. Матросы и пассажиры, увидев офицера в лодке, да еще с солидной бородой, обрадовались и стали просить его принять капитанство. Пришлось согласиться - кому-то надо стоять на мостике. Кропоткин этот случай приводил потом как пример того, как можно иной раз обойтись и без начальства.
Но пароход движется слишком медленно, и Кропоткин выбирает путь короче: выходит на берег и отправляется верхом по таежной тропе через дикий Газимурский хребет. Это была, по сути, его первая, хотя и очень небольшая таежная экспедиция. Впервые он пересек хребет, поднялся на перевал. Преодолел триста верст трудного пути.
…И вот Кропоткин уже в Иркутске. Неделю ему дали отдохнуть и отправили с отчетом в столицу.
В Петербурге его ни в чем не винили, но пожелали удостовериться, что баржи в самом деле погибли, а не разворованы. Военный министр Милютин просил высказать свои соображения, как лучше в будущем организовать снабжение Нижнего Амура.
Мнение Кропоткина было неожиданным: «В низовья доставлять провиант лучше морем: из Японии или Америки. И лишь на среднее течение Амура - из Читы на баржах, которые следовало бы отправлять в сопровождении буксирных пароходов». Петербургские чиновники мнение выслушали, но все оставили по-прежнему. А «гонец» отправился в обратный путь. Зимой дорога проще. И той же «курьерской скоростью» Кропоткин добрался до Иркутска за девятнадцать дней. В среднем - по триста верст в сутки…
Несколько дней провели в Иркутске. И опять - в Читу. На этот раз через Байкал, пароходом из Лиственничной по еще не совсем очистившемуся от льдин озеру в селение Посольское. Расстояние - около ста верст.
Первым владельцем байкальского пароходства, как выяснил Кропоткин, был купец Решетников. Он подарил все свои суда вместе с постройками пристаней казне. Но государству дело показалось невыгодным, и пароходство снова перешло в частные руки. Все купил за 44 тысячи рублей виноторговец Хомиков и организовал через Байкал перевоз почты, импортируемого из Китая чая и арестантов. Каждую неделю к берегу славного моря подходят колонны узников человек по двести, и Хомиков, перевозя их, получает около трех рублей за каждого.