Неизвестный солдат

Линна Вяйнё

– Нет, не хочу.

– Я думаю, по одной не повредит.

– Пить по маленькой – только себя дразнить. Ну, что слышно в большом мире?

– Да, в общем, ничего особенного. А как дела у вас?

Коскела тихо вздохнул и долго молчал, затем, сдерживая волнение, произнес:

– Всему конец. Это уже бесповоротно.

Карилуото вздрогнул. От этих слов, сказанных твердым и горьким тоном, повеяло такой безнадежностью, что ему показалось: вот он, конец, настанет сию минуту.

– Да, кто мог ожидать от немцев такого? А одни мы не выдержим.

Коскела откликнулся не

сразу. Карилуото показалось, что Коскела чего-то недоговаривает. Он увидел, как у того бьется жилка в уголке глаза, и понял, в каком напряжении находится этот внешне спокойный человек. В конце концов Коскела странно раздраженным тоном сказал:

– Это уже не война, а так… беда на беде.

– Да, дезертиры, – неуверенно сказал Карилуото, цепляясь за первое, что олицетворяло в его глазах эту беду. – Их много?

– Не в них дело… Настоящих дезертиров мало, и это в большинстве люди, у которых сдали нервы, они так и так уже ни на что не годятся. Беда в том, что никто больше не хочет воевать. Все как жидкая каша или простокваша. За что ни возьмись – уходит между пальцев.

Коскела замолчал, и его лицо приняло прежнее невозмутимое выражение. Карилуото не побуждал его продолжать разговор, подозревая, что он и так сказал больше, чем хотел. Карилуото знал Коскелу достаточно хорошо, чтобы понять: только смертельной усталостью можно объяснить этот внезапный прилив откровенности.

Они долго сидели в гнетущем молчании и жевали бутерброды. Наконец Карилуото спросил:

– Что же с нами станет?

– С батальоном?

– Со всеми нами. Со всей Финляндией…

– То, что бывает со всеми побежденными. Кость в глотку.

У Карилуото задрожал подбородок. Его глаза увлажнились, и голосом, в котором злость мешалась со слезами, он сказал:

– Нет. Нет, черт побери. Я этого не вынесу. Я не хочу это видеть. Все, что угодно, только не это.

– Надежды больше нет. Ни малейшей.

– Тогда мы должны драться без надежды. – В голосе Карилуото звучала дикая решимость.

– Мы все время только это и делали, – ответил Коскела устало и равнодушно.

Карилуото видел, что для Коскелы мучителен весь этот разговор, и не стал настаивать на его продолжении. Они переменили тему. Коскела ввел Карилуото в курс дел. Он хотел пока остаться со своим прежним взводом, хотя знал, что его перемещение всего лишь вопрос времени. Уже начала чувствоваться нехватка офицеров, и лейтенанта с его кругозором нецелесообразно было использовать как командира взвода. На две вакантные должности командиров рот в батальоне уже поставили людей, которые были моложе его, однако это произошло в то время, когда он замещал Карилуото, и притом оба лейтенанта были кадровыми офицерами. Коскела не проявлял в этом вопросе особенного честолюбия и хотел лишь быть вместе со своими людьми, а это было возможно, только если он получит роту в том же батальоне.

Поев, они отправились осматривать позиции. Коскела рассказывал о том, как проходило отступление, и мало-помалу до Карилуото стало доходить, насколько велики масштабы катастрофы.

V

Четверо солдат, прибывших во взвод Хиетанена в качестве пополнения, рыли себе

убежища от осколков. Хиетанен определил их всех в первый полувзвод, где было меньше людей, чем во втором. Собственно говоря, отделения еще с начала войны имели неполный состав, однако в позиционной войне это было не так заметно и сказывалось разве только в том, что каждому солдату приходилось чаще стоять на посту. Однако теперь, при отступлении, нехватка людей давала себя знать трудностями в транспортировке оружия и технического имущества.

Хиетанен показывал новичкам, как роют окопы. Трое из них, казалось, понимали всю серьезность положения. Они были немногословны и выполняли указания Хиетанена с боязливой покорностью, что говорило о их неуверенности в себе. Четвертый, лихой светловолосый парень, чувствовал себя на передовой как дома. Отрыв себе окоп, он сел на его край и бойко сказал:

– Ну, где же ваши руссы? Мы уже можем начать их подстреливать!

Из соседнего окопа показалась голова Рокки:

– Вы слышали, черт возьми? Не ори так громко, парень, не то и они услышат! А уж если узнают, что ты здесь, сразу перепугаются и удерут.

– Сколько вам лет? – спросил Хиетанен.

– Двадцать пятого года рождения, господин сержант, – ответил один.

– Нет, я страшно удивляюсь! Мы тоже начинали войну совсем еще мальчишками, но все же не такими детьми.

– Мать-Финляндия отрывает младенцев от груди и посылает их биться за нее, – сказал Рахикайнен.

На усталом лице Хиетанена появилось подобие улыбки:

– Меня в первый раз назвали господином сержантом. Все слышали? Теперь поняли, кто я такой?

– Тебя назвали так запуганные новобранцы, – презрительно сказал Рахикайнен. – Теперь к нам посылают стариков и детей.

– Страна родная, весь народ своих героев в бой пошлет, хи-хи…

Ванхала улегся в своем окопе, заложив руки за голову, и стал напевать про себя:

Бюрократы умирают,

И темницы в час ночной

Двери смерти растворяют

Пред несчастною страной.

Взявши в руки власть, народ

В бой своих героев шлет,

Чтоб бороться не на жизнь, а на смерть…

– Бороться, бороться, – злобно сказал Сихвонен. – Вот только о жизни мы здесь ничего не знаем. Вот уж правда, что борьба идет не на жизнь, а на смерть…

К ним подошли Коскела и Карилуото. Коскела возвращался в свой взвод, Карилуото задержался поговорить с людьми.

– Ну, что тут слышно?

– Ничего особенного. Сдаем территорию полным ходом.

Поблизости на костре варил себе кофе Уккола, солдат из бывшего взвода Карилуото, и Карилуото подошел поздороваться с ним. Уккола сидел на корточках, в фуражке, перевернутой козырьком на затылок, с автоматными дисками на поясном ремне. Вещмешка у него не было, был только хлебный мешок, к нему пеньковой веревкой привязана скатка. Котелок для варки кофе он держал над огнем на дуле своего автомата.