Неизвестный солдат
Шрифт:
Он уже не шагал, а брел, спотыкаясь. Его лицо было бело как мел, голос сдавленный и срывающийся. Он крикнул:
– Еще раз, ребята…
Когда пуля настигла его, он всем своим существом испытал какое-то странное чувство освобождения. Еще три секунды остались ему, чтобы понять, что он убит, но в течение этих трех секунд он боялся смерти меньше, чем когда-либо за всю войну. И почти с удовлетворением его угасающее сознание констатировало: «Теперь уж никогда… Теперь уж все…»
Йорма Карилуото отдал дань всеобщей человеческой глупости.
Такая же судьба постигла Виролайнена, Рекомаа, Хейкинаро, Покки, Вяхямартти, Хельстрёма, Лепяною, Айрилу,
На родине их поминали в молитвах как солдат, павших в бою. Кроме того, имена Карилуото и Покки, командира первой роты, выбили на мемориальных досках в школах, где они учились. Похоронная же команда русских закопала их вместе с другими погибшими солдатами батальона на краю болота поблизости от командного пункта Сарастие.
Глава пятнадцатая
Получив известие о гибели Карилуото, Коскела тотчас связался по телефону со второй ротой и предложил ее командиру принять на себя командование батальоном. Однако тот отказался: невелика честь, к тому же он знал, что Коскела больше подходит для этой должности.
– Я приму командование, если ты согласишься отойти со мной по перешейкам озера, – сказал Коскела.
Лейтенант колебался. Сперва надо связаться по радио с командиром, сказал он. Коскела был раздосадован. Он ни в коем случае не хотел продолжать атаку, но именно этого мог потребовать Карьюла от командира второй роты. Коскела же хотел сперва отойти и только потом связаться с Карьюлой, чтобы не гнать зря людей на верную смерть. Он достаточно хорошо знал Карьюлу и опасался, что тот обвинит его в паникерстве.
И он не ошибся. Тем не менее без обиняков заявил подполковнику, что под его, Коскелы, командованием батальон продолжать атаку не будет. Карьюла вспылил. У него слабо обеспечен западный фланг, и, если батальон отойдет, противник сможет быстро бросить туда дополнительные силы и оттеснить его за шоссе.
Уже во время этого разговора с фронта по речушке донеслись звуки ожесточенного боя, и из второй роты доложили, что противник и там перешел в наступление. Коскела тотчас передал это донесение подполковнику, и тот в ярости ответил:
– Матерлиальную часть забрлать с собой!
– Противотанковые пушки мы забрать не можем, но батальон я приведу.
Коскела положил наушники и сказал прапорщику, артиллерийскому наблюдателю:
– Оставим радио на время в покое.
Затем зазвонил телефон, заспешили с поручениями вестовые. Приказы были ясны, целеустремленны и хорошо продуманы. Первую роту Коскела несколько отвел назад. Третью – целиком оттянул с южного участка шоссе и поставил на позиции дальше к северу, фронтом частью к шоссе, частью к речушке; ее левый фланг загибался на север. Таким образом он получил подковообразную позицию, в середине которой приказал собрать всех раненых. Он еще раньше велел собрать раненых своей роты в одном месте, севернее шоссе, и распорядился, чтобы штаб батальона начал делать носилки из шестов и плащ- палаток. Некоторое время он и сам, должно быть, думал, что шоссе удастся отвоевать, но, несмотря на это, продолжал свои приготовления.
Один из солдат Карилуото нерешительно спросил:
– Как быть с убитыми? Мы отнесли туда и тело капитана.
– Нам хватает забот с живыми.
Коскела даже не взглянул на труп Карилуото, так же как на трупы других убитых. Времени для богослужения
Больше всего он беспокоился за вторую роту. Как ей удастся оторваться от противника под его давлением? Коскела сознавал, что это наиболее трудная часть операции; отступая при таких обстоятельствах, войска легко приходят в смятение и даже впадают в панику. И он не мог никого послать в подмогу этой роте, так как ему еще надо было подготовить позицию в тылу, через которую рота должна была отступать.
К счастью, солдаты, державшие оборону южнее шоссе, смогли беспрепятственно оторваться от противника и отойти, прежде чем его танки прорвались к шоссе. Танки уничтожили вместе с расчетом одно противотанковое орудие, а другое эффектно взлетело на воздух, когда его расчет сложил под ним всю бывшую в наличии взрывчатку и подорвал ее. Правда, орудие можно было привести в негодность с меньшими хлопотами – взорвав взрывчатку в канале ствола, но это выглядело бы не так эффектно. Несмотря на угрожающее положение, солдаты испытали удовольствие от гигантского взрыва; а собственно, почему бы и нет?
Они оставили четыре пулемета и нескольких раненых, однако в остальном Коскела был доволен отходом.
Он направил вторую роту на север, она должна была идти в голове отступающего батальона. Первая и третья роты обеспечивали дугу подковы. Пулеметчиков, минометчиков, расчеты противотанковых орудий и артиллерийского наблюдателя он собрал посередине.
– Организуйте группы носильщиков по четыре человека в каждой. Быстро изготовьте недостающие носилки. Вы понесете раненых, пулеметы мы утопим в озере. Оставим себе лишь один – на память.
Коскела оглянулся и увидел Мяяттю, который опирался на свой пулемет.
– Ты возьмешь его с собой?
– Почему нет? Мне все равно.
Кто еще, кроме Мяятти, хотел бы сохранить свой пулемет? Он с первого дня войны заботился о нем, сначала как простой стрелок, а потом – командир пулеметного расчета. Вот и теперь он стоял, опершись на пулемет, безмолвный, как памятник. Никто никогда не слышал, чтобы он просил помочь ему нести пулемет. Эта верность оружию, которое другие ненавидели из-за тяжести и неудобства, у этого приземистого парня была сначала лишь выражением тайного честолюбия, однако мало-помалу она стала господствующей идеей – единственной, которая связывала его с войной. Он еще мог бы бросить пулемет в озеро, но оставить его неприятелю он мог бы только вместе со своим трупом. Однажды на короткое время оно таки попало в руки неприятеля – это случилось, когда был убит Лахтинен, – однако Мяяття считал, что его вины в этом нет. На следующий день, когда противник отошел, пулемет нашли неподалеку от трупа Лахтинена, и с тех пор Мяяття берег его, как берегут фамильные часы.
Хотя Мяяття и ответил на вопрос Коскелы довольно равнодушно, тот все же понимал, что Мяяття оценил его предложение выше, чем самые высокие отличия. Ведь Коскела в присутствии солдат дал понять, что Мяятте более, чем кому-либо, пристало нести пулемет.
Другие поначалу колебались. Им было жутко бросать в озеро оружие, которое они таскали на себе всю войну, зачастую из последних сил:
– Вправду топить?
Коскела взял пулемет у близстоящего солдата.
– Вправду. Вот как это делается. У меня нет времени на шутки.