Неизвестный солдат
Шрифт:
Только-то всего и узнали эти люди о своей судьбе.
К немногому сводилась поэтому их ответственность, но воодушевление тем не менее росло. Случалось даже, что солдаты сами спрашивали командиров отделений, что им надо делать. Хиетанен сообразил оставить на столе в бараке перечень того снаряжения, которое надлежало взять с собой, и это здорово прояснило дело. Этот младший сержант из Юго-Западной Финляндии был старшим после Коскелы во взводе, и его зычный голос перекрывал все остальные, когда он на своем родном диалекте, укорачивая слова, руководил всеми приготовлениями. Это был жизнерадостный по натуре, крепкого телосложения парень, которому удалось завоевать кое-какой авторитет во
Кто-то радовался:
– Ребята говорят, будто ординарец рассказал, что батальонный писарь говорил: нас направят в гарнизон Йоэнсу.
Хиетанен хорошо знал, как время от времени возникают эти порождаемые надеждой слухи, и проговорил насмешливо:
– А я вот слышал от батальонных обозных, что мы попадем в гарнизон Хельсинки. И все старые шмотки сменят на новые. И каждому дадут галифе. Так-то вот. И всегда-то я про всякое такое слышу.
Командир второго отделения, младший сержант Лахтинен стоял на коленях на полу и завязывал тесемки вещмешка. Этот крупный парень из северного Хяме в своих убеждениях явно ориентировался на коммунизм. Оторвавшись от вещмешка, он сказал:
– Вот увидите, ребята, теперь-то и начнется заварушка. Вначале двинется этот бродяга из Германии, за ним и наши потащатся. Думаю, он разинул рот так, что теперь уж и сомневаться-то не приходится.
Он оглянулся вокруг с озабоченным видом, скривил губы в жесткой усмешке и продолжил:
– Поживем – увидим, что будет. Думаю, у этой страны достаточно боеприпасов. И мин на дорогах, ребята.
– Там и Катюша для меня найдется! – проговорил солдат Рахикайнен, шалопай и сачок из Северной Карелии.
– Не, ребя, я знаю. Мы пойдем на границу строить укрепления. Господа боятся, что Россия придет сюда, если они начнут воевать заодно с Германией.
Это было мнение Хиетанена, но Лахтинен не согласился с ним и продолжал бубнить свое:
– А чего ей здесь делать? Насколько я знаю, она ни на кого не нападала. А вот фрицы здесь уже есть.
– Проездом в отпуск.
– Отпускники! – Интонация Лахтинена заключала в себе бесконечно много гневного презрения. Но из-за этого и поднялся шум.
– Отпускники не хуже тех, что на курорте в Ханко. Арендаторы. Или в Выборге. И нечего тут объяснять.
Безнадежное это было дело, и «поживем – увидим» Лахтинена потонуло в общем гвалте. Не то чтобы данный вопрос был для них жизненно важным, но, пожалуй, гвалт этот продолжался бы и дальше, если бы Хиетанен не рявкнул громовым голосом:
– Внимание!
В барак вошел капитан.
– Продолжайте, продолжайте! Так-так. Уже все собрались. – Капитан проворно передвигался по бараку, проверяя снаряжение солдат и продолжая одновременно говорить: – Разорванное обмундирование заменить на новое. Если у вас есть что-нибудь из штатского – в пакет его и сверху – домашний адрес. Унтер-офицер интендантской службы примет все и позаботится о дальнейшем. Все лишнее барахло, например ненужные блокноты для писем и тому подобное, – прочь. Знаете ли вы, ребята, что написано на поясном ремне у скаутов? Будь готов. Будь готов.
– Господин капитан! Ну как же так без блокнотов? Девчонки, они ведь не уступят, если соловьем не заливаться о любви.
Слова Рахикайнена вызвали сдержанный смешок: они обрели дополнительный вес оттого, что их осмелились сказать капитану. Каарна сухо улыбнулся уголками рта и проговорил:
– Нет, вы послушайте! Послушайте, что этот человек говорит. Не уступят! О-хо-хо… Девчонка уступит, если в мать пойдет, а уж если в отца, то и сама попросит. Покажите-ка… Сапоги поменять на новые. Они не выдержат переходов. Вот как. Вот в чем дело. Вот оно как, значит, о любви поболтать
Командир первого отделения, младший сержант Лех- то вдруг спросил, даже не встав по стойке «смирно»:
– Господин капитан! Я вот не скаут и не знаю, к чему нам надо быть готовым. Ведь не к войне же?
Но капитан продолжал в своем обычном стиле:
– Не-ет. Не так это вдруг на войну идут. Война далеко. Аж на Балканах.
– Господин капитан! Она теперь ох как быстро шагает. Ведь война-то молниеносная.
Капитан посмотрел на Рахикайнена и засмеялся:
– Ну, что уж тогда. Придется воевать, только и всего.
– Повоюем, повоюем. И уж если начнем, далеко пойдем.
Солдат Сало, из Центральной Эстерботнии, пожелал, чтобы и его голос услышали:
– Вот так-то, так-то.
На лице капитана промелькнуло, однако, брезгливое выражение, видно, льстивое усердие Сало показалось ему противным, и он продолжал деловым тоном, обращаясь к Лехто:
– Кстати, похоже, что Лехто остался без кофе по случаю переезда.
– Мне это без разницы, – сухо ответил Лехто.
Дело заключалось в том, что Лехто получил от капитана ответственное поручение: помочь семье во время переезда в городе на другую квартиру, и, так как хозяйка в связи с переездом не могла предложить ему кофе, Лехто должен был получить его как-нибудь потом. Этот младший сержант родом из-под Тампере сделался любимцем капитана при весьма странных обстоятельствах, а именно благодаря опозданию из отпуска. Еще маленьким мальчиком Лехто остался без родителей и рос сам себе голова. В нем было что-то мрачное и злое, чего другие не могли объяснить, но что инстинктивно ощущали. Он казался старше своих ровесников. Неприветливый, жесткий нрав его никогда не обнаруживал ни малейшей слабинки, и если он попадал в излишне чувствительную компанию, это совершенно очевидно раздражало его. Отечество, вера, домашний очаг, славная финская армия И всякого рода «одухотворенность» вызывали у него мгновенное осуждение:
– Перестаньте молоть чепуху! Важно, кто за это платит!
На гражданке он был помощником шофера, вот все, что было о нем известно, и больше ничего нельзя было вытянуть из него о прошлой жизни. В походах или во время тяжелейшей муштровки он никогда не уставал. Только лицо его словно каменело от напряжения, и тонкогубый рот застывал в злой гримасе.
Из отпуска он опоздал на целую неделю и на вопрос капитана о причине ответил сухо и коротко: не хотелось!
– Не хотелось! – Каарна затрясся. – Вы знаете, что из этого следует?
– Я знаю дисциплинарный устав, господин капитан.
Каарна какое-то время смотрел в окно, потом постучал кулаком по столу и неожиданно проговорил совершенно спокойно:
– Если идти по этому пути, нужно выдержать его до конца. Человек может возвести свое желание в закон, но не должен им пользоваться. Кто становится вне стаи и ее законов, тот превращается в изгоя.
С минуту капитан помолчал, словно проверяя, насколько его слова подействовали на парня. Но глаза Лехто смотрели на него жестко и пристально, безо всякого выражения. Без малейшего замешательства, оглядки или намерения уступить.