Неизвестный солдат
Шрифт:
– Мы тоже в струнку не тянемся. Я сегодня утром сидел перед блиндажом, вижу, идет командир опорного пункта. Ну, я сделал вид, что не заметил его.
– Так приходите! Увидите мертвых. Там их у нас четырнадцать штук. Лежат почти до самых позиций. В общем, у нас было жарко.
– У нас тут тоже крепко дрались. Наш опорный пункт даже перешел на два часа в руки русских. Ребята рассказывали, что его отбивали гранатами. В блиндаже было трупов – земли не видать.
– До нашего опорного пункта они не добрались. Наши так жарили из всех стволов, что их атака захлебнулась. Но мы скоро попадем на Миллионный. Там ребята
Хаухиа не замечал, что он уже начал подражать жестам и интонациям Рокки. Вернувшись в блиндаж, он с беспокойством поглядывал на часы, досадуя на себя: зачем он сказал товарищам, что он с Коскелой на «ты»? А если они придут сюда к нему! Он пытался обратиться к Коскеле на «ты», чтобы привыкнуть к тому времени, но у него не поворачивался язык. Наконец он стал робко расспрашивать:
– Вы, господин лейтенант, уже давно командуете взводом?
– Еще с мирного времени.
– Вы, вероятно, кадровый офицер?
– Внештатный. Иными словами, офицер запаса на действительной службе.
– И уже в Зимнюю войну воевали?
– Да.
– Также командиром взвода?
– Сперва я был командиром отделения, потом командиром взвода, а под конец опустился до командира роты.
– Как это так… ты… опустился?
– Ну, если в роте осталось всего шестнадцать человек. Ведь во взводе у меня все-таки двадцать.
– И танки… ты… тоже подрывал?
– Подорвал два вкопанных в землю, в Леметти. А вот Хиетанен действительно взорвал.
– Ты взорвал его связкой гранат? – Хиетанена он уже свободно называл на «ты».
– Миной. Ты, милый, не слушай все эти басни про подорванные танки. Их рассказывают больше те, кто танка и в глаза не видал. Я, когда пускал в ход мину, так боялся и торопился, что и до сих пор не знаю, как все это произошло. Даже десять минут спустя я так лязгал от страха зубами, что не мог удержать во рту сигарету. Мне и теперь еще иногда снится, как танк быстро перебирает гусеницами и прет прямо на меня. Я просыпаюсь от страха весь в поту… Не приведи бог его еще раз увидеть!
Коскела отложил в сторону «Карьялан виести» [Финская газета.
– прим.], которые читал, и сказал:
– Ты можешь теперь идти один. Но если ты еще не чувствуешь себя достаточно уверенным, так и скажи. Никто тебя не заставляет. Я или Хиетанен охотно пойдем с тобой, если ты захочешь.
– Не надо, я справлюсь.
– Не сомневаюсь. Боюсь только, ты не представляешь, насколько это опасно, даром что кругом тишина. Не высовывай голову из окопа! Смотри только в перископ. И не стреляй зря. Не стреляй, если даже ты что- нибудь увидишь, разве что они попытаются пробраться на нашу сторону. Наблюдай также за своим непосредственным окружением, они очень ловки, когда хотят взять языка. Уже были случаи, когда они нападали сзади на часового среди бела дня. Но если что случится, не пугайся. Стреляй сразу без промедления и сохраняй спокойствие. Первый удар – залог победы. И не полагайся на то, что часовой от стрелков тоже наблюдает. Может случиться так, что он в свою очередь надеется на тебя. Я приду разок проверю.
– Я справлюсь, – уверенно сказал Хаухиа и собрался выйти из блиндажа на несколько минут раньше, чем следовало, не в пример ветеранам, которые всегда старались оттянуть смену на несколько минут.
– Помни, о чем я тебе толковал! – крикнул Рокка ему вслед.
– Большего нельзя для него сделать, – сказал Коскела. – Он хорошо проинструктирован.
Хаухиа сменял Ванхалу. Он бойко заступил на пост и важно заявил Ванхале, называя его по прозвищу, как это часто делал Рокка:
– Можешь идти, Отрастил Брюхо.
– Возлагаю на тебя ответственность за фронт. В убежище от осколков стоит «Старик Пекка» [«Старик Пекка» – тип финского оружия, прозванный так по имени третьего президента Финляндии Пера Эйвинда Свинхувуда.
– прим.] только ты без надобности из него не стреляй. Иначе скоро станешь павшим героем. Лучше потихоньку расти себе в тишине, пока не дорастешь до грозного финского лесного воина.
Хаухиа повернул перископ. Он видел стрелковые гнезда противника, вырисовывающиеся на фоне мглистого вечернего неба. Казалось, будто все спит спокойно и мирно. Лишь издали, от Булаева, раздавался гул артиллерийской стрельбы, но он как-то не нарушал сонного спокойствия фронта. Вокруг же была какая-то мертвая тишина. Темные трупы перед позициями, казалось, лежат здесь с незапамятных времен, окаменелые, ставшие частью неподвижной природы.
Понаблюдав за местностью некоторое время, Хаухиа достал из-за пазухи лист бумаги и начал писать, подложив под него пачку сигарет. Всякий раз, написав два-три слова, он для очистки совести глядел в перископ. При этом он пересчитывал трупы, чтобы убедиться, что их число не увеличилось и между ними не затесались живые, поджидая удобный случай. Ему доводилось слышать такие истории.
Внезапно на Миллионном разорвался снаряд, и Хаухиа пригнулся, но, вспомнив про вчерашний вечер, тотчас распрямился. Вслед за первым там с интервалами в полминуты разорвалось еще более десяти снарядов.
Хаухиа перестал писать и начал рассматривать пулемет. Пулемет был тих и нем. Этот неодушевленный предмет казался Хаухиа именно немым, потому что он наделил его в своем воображении даром слова, как будто пулемет был легендой во плоти. Хаухиа попытался воссоздать в своем воображении эту легенду, но она получалась у него какой-то фальшивой, далекой от действительности; такими легендами кормили непосвященных военные корреспонденты. Ом не видел за пулеметом напряженного, неестественно искаженного лица, не слышал ни хриплых, испуганных криков, ни команд, ни истерических ругательств и проклятий, ни стона Кауконена, когда тот, мертвый, уткнулся лицом в те самые рукоятки, которые он, Хаухиа, сейчас рассматривал. Он ничего не знал о той дождливой, темной осенней ночи, когда пулемет лежал на глинистой тропе, где были убиты Лехто и Риитаоя.
«Великолепная штука. Интересно, есть ли в кожухе вода? Вот было бы хорошо дать пару очередей», – подумал он.
Хаухиа заглянул в перископ и тихо вскрикнул. Возле одного стрелкового гнезда на той стороне двигалась каска. Вот она застыла на месте. Хаухиа рванул пулемет из укрытия и прошептал несколько раз, словно оправдываясь:
– Стрелять я не буду, просто на всякий случай.
Он снова глянул в перископ. Каска была на прежнем месте. Некоторое время в его юной душе боролись охотничий азарт и страх ослушаться приказа. Затем он взобрался в одно из стрелковых гнезд и осторожно поднял голову.